Самый одинокий человек

Я иду дальше. Ветер стихает. Сажусь на скамью и смотрю, как тренируются гребцы. Ребенок сует мне кусок хлеба, чтобы я покормил уток, и я с радостью повинуюсь. Мать ребенка спрашивает, не болен ли я. Меня одолевает хриплый кашель. Я отвечаю, что уже выздоравливаю, и благодарю ее за леденец от кашля. Завязываю потуже шарф и иду дальше.

Помню, как легко приходили и уходили друзья в те дни, когда мне было двадцать с чем-то, а потом – тридцать с небольшим. Я был слишком придирчив – малейшее разногласие по поводу кинофильма или политики, и я уверенно рвал отношения. Никто не мог сравниться с Эллисом и Энни, и вот я убедил себя, что, кроме них, мне никто не нужен. Я был шлюпкой, которая несется по воле ветра, огибая буи, прежде чем укрыться в ничем не осложненной тишине безопасной гавани.

Впереди – паб, где мы тогда праздновали свадьбу. Мы приехали сюда на такси от церкви Святой Троицы и медленно, торжественно пошли по бечевой тропе. Я захватил сумку с купальными принадлежностями и полотенцами, и когда мы добрались до Лонг-Бриджес, я спросил: «Кто хочет окунуться?» – «Ты шутишь, правда же?» – сказала Энни. «Нет», – ответил я и расстегнул сумку, и Энни взвизгнула и помчалась переодеваться из белого платья в оранжевый купальник. «Как это на тебя похоже – ты всегда обо всем подумаешь», – сказал Эллис.

И мы купались втроем – мистер и миссис Джадд и я.

С еще мокрыми волосами, кое-как одевшись, мы пили шампанское в саду при пабе, ели рыбу с жареной картошкой, а потом жених и невеста разрезали торт – простой кекс, испеченный Мейбл накануне. Все было не идеальное, а настоящее. И именно потому оно было совершенным. Я сказал об этом в своей речи. Никаких шуток – только воспоминания, довольно-таки сентиментальные, должен заметить, – о том, как мы познакомились за неделю до Рождества. Ёлочная Энни. О том, как без любви не бывает свободы.

И в мягком вечернем свете, когда небольшая группа гостей стала еще меньше, Эллис пришел и нашел меня здесь, у реки. Я вижу его как сейчас – он был такой красивый в костюме. Слегка взъерошенная красота, потертые броги, красная роза в петлице. Мы стояли бок о бок, глядя, как отражается свет от воды, как проходят мимо гребные лодки. Мы курили одну сигарету на двоих, и нас разделял выжженный зноем ландшафт, усеянный скелетами забытых планов, о которых знали только мы двое. Нас окликнули с тропы. Мы оглянулись. К нам бежала Энни, босиком. «Правда, она прекрасна? Я ее обожаю», – сказал я. Он ухмыльнулся: «Я тоже». – «А она любит тебя. Вот это катавасия». Мы наконец рассмеялись, и это было большое облегчение. Энни забрала у меня изо рта сигарету, докурила и сказала: «Майки, поедем с нами в Нью-Йорк. Ты ведь всегда хотел там побывать. Ну поедем! Время еще есть. Догонишь нас через день, через два. Приезжай…»

Мне хотелось закричать: «ДА, я хочу по-прежнему быть частью вас! ДА, я хочу, чтобы ничего не менялось!» Но вслух я сказал: «Не могу. Ты же знаешь, что нельзя. Это ваш медовый месяц. А теперь идите. Начинайте его».

Мы махали им вслед, стоя у паба. Удачи, удачи, желаю хорошо провести время! Снова полетело конфетти. Крепкая рука Мейбл подхватила меня под спину, не давая упасть. «Холодает, – сказала Мейбл. – Пойдем-ка домой, согреем тебя». От этого я чуть не сломался. Мы молча уселись на заднее сиденье такси – мы не обсуждали, какой был замечательный день, или кто как был одет, или кто что сказал. Я видел, что Мейбл на меня смотрит. Она просунула свою ладонь в мою, ожидая, что я сломаюсь. Тогда я понял, что она знает. Всегда знала. Словно она тоже видела наше другое будущее, кружащее по орбите вокруг нас. Оно кружит, пока не упадет на землю – это случится в настоящий, идеальный день.

Это Мейбл велела мне искать работу в Лондоне. «Будешь навещать меня по выходным», – сказала она, и я неукоснительно приезжал каждые выходные. Каждую пятницу, вечером, Мейбл стояла и ждала меня на тротуаре перед лавкой, держа в руке список вещей, о которых хотела со мной поговорить. Она заранее покупала бутылку кьянти-руффино в ресторане напротив и открывала. Чтобы подышало, говорила она, словно это был какой-то маленький зверек. Иногда за столом с нами оказывались Элл и Энни, совсем как в былые времена, смех и слезы, но с небольшой разницей. Они стали пользоваться местоимением «мы» вместо имен, а у меня в сердце поселилась маленькая новая боль.

Кто же были мы – Эллис, я и Энни? Я много раз пытался объяснить это, но у меня ни разу не получилось. Мы были всем, а потом разделились. Но это я нас разделил. Теперь я знаю. После смерти Мейбл я ушел и не вернулся.

Смеркается. На бечевой тропе слишком много велосипедистов – приходится все время быть начеку. Я замерз и хочу вернуться к миссис Грин, в свою комнату. Огни моста Фолли вдруг кажутся прекрасными, манят меня.