В кои-то веки она не вздрогнула, услышав это имя и предположила, что разница заключалась в том, что так назвал ее отец, и это имело для нее значение. Она так долго пыталась отрицать прошлое и то, что произошло с ней в детстве. Отрицание этого имени было единственным способом отделить несчастного ребенка от женщины, которой она хотела быть. Но теперь она поняла, что, отрицая это имя, она отрицала и своего отца, и все остальное, что связывало ее с семьей, частью которой она так хотела стать. Кроме того, маленький Баша все сделал правильно. Она выжила и стала сильнее. Ей нечего стыдиться.
— Я тоже люблю тебя, Маркус Нотте, — прошептала она и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его.
— Эй, вы двое, вы меня достали. Вперед!
Дивина резко повернулась к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как дядя повернулся и ушел. — Он не?..
— Да, — сухо ответил Маркус.
— Но он не знает…
— Он знает, — заверил ее Маркус. — Он читает наши мысли.
— О, черт, — простонал Баша. — Меня будут дразнить из-за этого целую вечность.
— Да, — согласился он с гримасой, обнимая ее за талию и подталкивая к двери. — Нас обоих. Теперь я его слышу: омлет, одно яйцо, полтора человека…
— Нет, — сразу ответил Баша. — Они узнают, что рана зажила. У тебя все еще два яйца.
— Это не имеет значения, — заверил он ее с кривой улыбкой.
— Думаю, нам придется пережить это вместе, — сказала она извиняющимся тоном.
— Вместе мы справимся с чем угодно, — заверил ее Маркус и, рискуя вызвать гнев Люциана, снова поцеловал ее.