Самый синий из всех

Каша бросает восхищенный взгляд на получившееся фото, довольно цокает языком и, махнув на прощание рукой, убегает в другие кулисы. Я как раз подумываю метнуть в него небольшой гирькой, которая прижимает нижний край кулисы к сцене, когда Оксана с взволнованным видом трогает меня за плечо.

– Саш, не видела Леру?

– Двухминутная готовность! – кричит Тор. – Генеральный прогон!

Я качаю головой, с трудом подавляя улыбку:

– Хочешь, посмотрю, нет ли ее в туалете?

Оксана с благодарностью кивает, отчего кудряшки на ее голове задорно подпрыгивают. Высокая прическа похожа на горку взбитых сливок.

– Давай. Спасибо! Я пока спрошу с другой стороны.

Она убегает, шурша длинной юбкой, а я спешу к боковой двери, которая ведет к запасному выходу и туалету. На лестнице Миша во фраке и цилиндре шепчет что-то на ухо краснеющей Кате. Я посылаю ей мимолетную дружелюбную улыбку и бочком, стараясь не задеть влюбленную парочку, спускаюсь к туалету.

Внутри на первый взгляд никого. Я уже собираюсь уходить, когда за дверцей самой дальней кабинки раздается кашель и звук, похожий на… Упс, кажется, кого-то тошнит.

– Лера? – неуверенно спрашиваю я и зачем-то добавляю: – Генеральный прогон.

Дверца распахивается. Лера одной рукой держится за покрытую кафелем стену, а другую прижимает к животу. Щеки у нее такие бледные, что могут поспорить белизной с цветом плитки. Только глаза горят.

– Знаешь, почему я ненавижу таких, как ты? – хрипло спрашивает она, вытирая подбородок. – Вы никогда не боретесь за то, что вам важно. Считаете, что это выше вашего… даже не знаю чего. Достоинства? Убожества?

Я ошарашенно молчу. Кажется, даже та часть меня, что в ответе за гнев, пребывает в легком шоке и потому не реагирует. Лера медленно, держась за стенку, подходит к раковине. Полощет рот водой, умывается и, потянувшись к глянцевой косметичке на краю раковины, слегка задевает меня рукой. Я вижу их мельком – панику, страх провалиться, тяжесть своих же амбиций, – но этого достаточно, чтобы все понять.

Из Лериных дрожащих пальцев падает пудреница.

– У тебя все получится. Ты хорошая актриса, – выпаливаю я.

Ведь никто, наверное, не догадался ей этого сказать.

Я вытаскиваю пудреницу из раковины и быстро наношу бежевую дымку Лере на лицо. Она отшатывается, но, стукнувшись спиной о выступ стены, замирает и смотрит на меня с вызовом.

– Не хмурься, иначе пудра ляжет неравномерно. Румяна у тебя есть?

– В косметичке.

Я успеваю сделать несколько быстрых взмахов пушистой кистью, когда Лера забирает из моих рук румяна и бормочет:

– Не так. По диагонали на верхнюю часть скул. Гос-с-споди…

Ее голос звучит увереннее, руки больше не дрожат. Она быстро красит ресницы, рывком застегивает косметичку, и, толкнув меня плечом, выходит из туалета. Я смотрю ей вслед. Кто вообще знает, что у Леры внутри? Кто хотя бы пытался это выяснить?

Генеральный прогон проходит на удивление гладко, даже наша с Лерой сцена. На финальном поклоне она впервые берет меня за руку, не скривившись. Мы кланяемся, а Тор стискивает Анну Викторовну в объятиях и имитирует бурные аплодисменты.

– Бра-во! – почему-то по слогам выговаривает он, тряся в воздухе соединенными ладонями. Выглядит так, словно он пожимает руку сам себе восторженно и триумфально. – Очень хорошо! Все молодцы! Но Лера, Саша… Признаюсь, за вашу сцену переживал больше всего, спросите Аню. Вы меня сегодня поразили. Саша, вы по-настоящему заботились о Лере, я сразу это почувствовал. А Лера…. В вас появилась та самая хрупкость и уязвимость, о которой я столько толковал. Женственная слабость. И это… Молодцы. Все молодцы, получилось отлично!

Он снова громко хлопает в ладоши, но на этот раз мы все присоединяемся к нему. Вокруг столько широких улыбок, что мне впервые хочется добровольно прикоснуться к кому-то, а еще лучше, крепко обнять. Всех-всех.

Тор перечисляет мелкие правки: «слишком рано вышел», «вот здесь посмотри удивленно», «на поклоне поменяем порядок актеров».

– Жаль, конечно, что ребята из танцевального кружка не смогли с нами порепетировать, – хмурится Тор. – У них выступление в ДК сегодня, ну да ладно. Свое дело они вроде знают, а мы – свое. Убирайте сцену, переодевайтесь и до встречи на премьере в пятницу! Кто еще не вписал своих родителей и близких в список гостей, сделайте это сейчас, потому что свободных мест осталось катастрофически мало! Нас ждет аншлаг!

От этих слов по позвоночнику снизу вверх бегут мурашки. Чувство неприятное, но и совсем ужасным я назвать его не могу. Это что, предвкушение? Вместе с остальными я иду за кулисы и натыкаюсь на кого-то в темноте.

– Извини, – бормочу я.

– Ничего, – спокойно отвечает голос, от которого сердце ухает в груди.

Андрей делает шаг вправо, я тоже. Затем мы оба шагаем влево, снова дергаемся вправо и неловко смеемся оттого, что никак не можем разойтись. Мне становится жарко.

– Твою, блин, мать, включите свет за сценой! – кричит Каша, с грохотом уронив что-то в соседних кулисах.

Я спешу проскользнуть мимо, но Андрей хватает меня за локоть.

– Ты… Я делаю шаг вперед, а ты – два шага назад. Почему?