Самый теплый танец под дождем (СИ)

— Незборецкий, я знаю тебя. И сейчас я знаю, что ты врешь. Врешь и не краснеешь. Я не понимаю, что творится в твоей голове, но ты поступаешь наихудшим образом, отвергая меня. И я все равно тебя люблю, каким бы ты ни был. Потому что ты, придурок, думаешь, что сделаешь лучше, когда все наоборот, — качаю головой, опуская глаза в пол.

— Я изменил тебе, — шепчет, склоняется ниже, прищуриваясь, думая, что напугает. Вздергиваю лицо к нему и замираю, высматривая хитрую физиономию. Воздух выбивается из легких, оставляя ноющий жгучий вакуум, сковывающий движения. Он ухмыляется, понимая, что добился желаемого эффекта, а я залепляю громкую пощечину и испуганно прижимаю руку к груди. — Можешь придумывать себе все, что захочешь. Это твоя сказка, но я в ней больше не принимаю участие, — потирает пунцовеющую скулу, задевает меня плечом и ровным шагом направляется на выход. А я оседаю на пол в конце коридора, подпирая собой бетонную стену, и заливаюсь тихими слезами, разрываясь изнутри на мелкие кусочки.

Я тебя люблю. Я тебя ненавижу.

Комментарий к Part 23. На темную сторону силы

Ебашьте! Надеюсь, вы запаслись ложками для стеклышка. Я уже предвкушаю наплыв ярости, но что поделать. Опять нихера непонятно: что к чему, как и откуда.

Мне было важно передать вам ощущения и посыл. Фик близится к логическому завершению, поэтому по мере его приближения, я буду раскрывать вам всю суть.

Момент с обвинением Киры в сливе я опишу чуть позже и поподробнее. Сейчас это будет лишним. Мусольте то, что есть. Пища для размышлений, если так можно назвать.

Была бы благодарна, если бы вы оставили развернутые отзывы, как одна некая особа, чьи отзывы я обожаю из-за их необъятного объема. Лучшие!

Всем спасибо. Всех люблю.

Приятного чтения!

========== Part 24. Оставьте меня, блять, в покое ==========

Девочка-мечта

Кому-то наверняка знакомо чувство, когда ты полностью обессилен. Ты впадаешь в жутчайшую апатию и проводишь все свои сумрачные дни в четырех мрачных стенах.

Тем же утром я вернулась к себе в квартиру. В пустую обитель начала. А ведь пару недель назад я предполагала, что навещу ее еще не скоро.

Все мои вещи, точнее большая их часть, осталась в доме у него. И сейчас, лежа на диване в гостиной, свернувшись калачиком и закутавшись в пуховое одеяло, я медленно, но верно саморазрушалась.

В груди зияла пустота от вырванного и растоптанного сердца. Ничего не осталось. Меня будто осушили, разорвали душу на куски и выбросили на свалку. Я должна его ненавидеть, но я продолжаю любить его. Я продолжаю рыдать и орать в подушку, сжимать пальцы до боли, биться кулаками в стену и забывать есть. Мне хочется, как раньше, подойти к нему, такому высокому, светлому и лучистому, встать на мысочки, притянуть ладошками его лицо за острые скулы, всмотреться в лазурные глаза и мягко, сладко поцеловать. Но эти образы стеклами разбиваются об стенки моего сознания, когда приходит реальность на смену неправдоподобным грезам.

Этот вечер седьмого мая был таким же бесполезным и скучным. Я заболела, в конец сорвав себе глотку от душераздирающего крика от боли внутри. Голова, словно набита ватой, уши заложены, горло неприятно остро саднит, тело ломит, температура растет выше вместе с приближающейся к двадцати трем часам пятидесяти девяти минутам стрелкой настенных часов в том конце кухни. Я сижу на пресловутом диване, завернувшись в самодельный кокон из одеяла, медленно раскачиваюсь и жду. Я, черт побери, жду, когда Незборецкому Кириллу моему бывшему исполнится сучий двадцать один год, в который он успел перетрахать пол-Москвы, меня, разбить сердце, заработать миллионы, добиться невероятных высот и откатать сотню концертов.

На часах ровно двенадцать ночи. Я медленно закрываю глаза, чувствуя, как горячие слезы обжигают щеки. Качаю головой, пытаясь прогнать мысли, всплывающие невовремя, но все тщетно. В подсознании начинают всплывать самые теплые воспоминания, которые сейчас причиняют нестерпимую боль.

POW T-FEST

Осушаю энную стопку крепкого и самого дешевого виски, жмурясь от неприятного вкуса, сидя на полу в своем пустом доме, подперев спиной входную дверь. Свет везде выключен, и только лучи от фонаря пробираются по паркету в дом, оставляя призрачные разводы. Моя рубашка, пропахшая потом, одеколоном и спиртом, неопрятно расстегнута, губа разбита, один кроссовок на ноге, другой — в конце комнаты, ибо я только что им швыранул в стену из-за своей безысходности. Я один.

Телефон часто начинает вибрировать от приходящих на него сообщений. Хмурюсь, еле доставая его из заднего кармана светлых помятых брюк.