Вики собирается пойти на это. Мне почти обидно за нее.
Почти.
Эта мошенница не будет порхать в моей акционерной компании. Ни с собакой на борту. В частной семейной компании все ставки отменены.
С унылым видом я поднимаю руку:
— За.
Мы все голосуем «за».
Она поднимает руку. Ее симпатичные губки приоткрываются. Грудь слегка приподнимается, а затем она делает паузу, хмурясь:
— Подождите, я даже не понимаю, о чем вы.
Я вздыхаю и произношу:
— Все присутствующие «за». Ждем только тебя.
Она вытягивает голову вперед, сужая глаза.
— Можно ли мне объяснить, что такое плебисцит по старшинству? — спрашивает Вики.
Мое сердце замирает:
— Мы что, на «Спеллинг би»? [п.п.: детский конкурс произношения слов по буквам]
— Я просто не понимаю.
— Это процедура, предусматривающая бесперебойную работу. Договор о формах согласия. Тебе стоит привыкать голосовать по процедурным вопросам.
Она смотрит на Бретта и Смакерса.
— Конкретное определение, пожалуйста, — мягко говорит она.
Мэнди стонет.
— Это процедура, — говорю я, пододвигая папку с бумажной ерундой к ней. — О вопросе преемственности.
Она поднимает свой взгляд на меня. Она рыба без воды. Точнее, явно перепуганная рыбешка, выброшенная на берег. Но все равно продолжающая брыкаться, пытающаяся бороться. Она и в самом деле боец.
— Перераспределение плебисцита?
Все смотрят на меня. Она задала правильный вопрос.
— Правило, дающее преимущество опыту.
— Что такое плебисцит?
— Голосование.
Ее грудь снова приподнимается. Еще один вздох. И я в точности понимаю — ее осеняет, потому что то самое свечение возвращается к ее лицу.
— Преимущество опыту. В отличие от…?
Она ждет, когда я договорю. Я сижу, делая вид, что скучаю. И ничего более.
Она пристально смотрит на меня с кривой ухмылкой, которая скручивает какую-то часть меня.
— Должно быть, в отличие от маленькой пушистой собачки? — наконец, произносит она.
— Не совсем так, как я хотел сказать.
— Ну тогда, — она садится прямо. — Смакерс рассмотрел вашу поправку, и он решил проголосовать «против».
Она наклоняется к Смакерсу:
— Что говоришь, мальчик? О, прости, конечно же, ты и был «против».
Теперь она смотрит на меня:
— Поверить не могу, что ты пытался лишить его права голоса. У тебя совсем нет совести?
— Когда дело доходит до защиты компании? Нет.
Ее взгляд становится пристальнее:
— Совсем нет?
— Совершенно, — говорю я. — Никакой совести. Nada, если хочешь [п.п.: nada (с исп.) — ничто, ничего, совсем]
Ее очаровательные губки больше не улыбаются. Это шок. Может быть, небольшой страх.
Я шлю ей забавную улыбочку, поправляя манжет на рубашке. Костюм был скроен человеком, который берет по триста баксов за час, и он стоит каждого пенни.
— Ах, — произносит она. — Думаешь, ты здесь все? Это не так.
— О, это так, — говорю я. — Я абсолютно все. И, кстати, в конце я раздавлю тебя.
— Смакерс найдет эту таблеточку, — отвечает она. — Вы пытались спрятать ее в его еде, а он выплюнул ее. Что бы вы ни делали, он все равно бы выплюнул ее, — она кладет палец на бумагу, на которой мы напечатали новую поправку, и скользит по столу. — Смакерс не любит, когда люди пытаются обмануть его. Это его послание для тебя.
— У меня тоже есть послание для Смакерса, — я кладу палец на договор и двигаю его обратно к ней. — Смакерс должен знать, что у нас есть частный следователь по этому делу. У Смакерса, должно быть, не будет хорошего корма, если ты окажешься в тюрьме.
Наконец, она выглядит испуганной.
Бретт налетает:
— Я думаю, мы все можем встать из-за этого стола счастливыми. Возможно, Генри поспешил с ультиматумами. Предлагаю все уладить. Это мое личное предложение, — он пишет цифры $4,500,000.00. — Предложение истекает через две минуты.
Моё сердце колотится. Это грязно.
Она смотрит на бумагу.
Она одна заботится о своей сестре. Она бедная — это факт, у нас есть информация из банка. У нас есть все основания предлагать ей деньги. Но пока она колеблется.
— Это наше окончательное предложение, — говорит Бретт. — После этого мы заберем у тебя компанию, и ты ее больше не получишь.
Она поднимает свои карие глаза на меня. В действительности она имеет дело со мной. И мне нравится, что она осознает это.
— Знаешь, что Смакерс ненавидит даже больше, чем когда его дурят? — спрашивает она.
Мое сердце колотится. Она почти все потеряла из-за меня, а теперь собирается поведать мне историю о собаке?
— Он ненавидит угрозы, — говорит она. — И издевательства. Он очень, очень сильно ненавидит это.
— Ну ему придется привыкнуть к этому, — я слышу, как произношу это. — Он привык к прическам, бантикам и солнечным паркам, но теперь он в джунглях. Здесь есть животные, которые быстрее, сильнее и умнее его.
— Тогда ты не очень хорошо знаешь Смакерса.
— О, я знаю все о Смакерсе, и я предлагаю ему лечь на спину. Обнажить животик для крупного хищника, — я понижаю голос. — Молить о пощаде.
Ее лицо сияет. Ей не должно быть весело.
Я продолжаю: