Самый жаркий день (СИ)

И ударила Светом. Легонько, но прочувствовали все. Тимка только поморщился, отгоняя воспоминания о схватке в Петербургской части, где мой талант проявился во всю мощь, а «обществу» хватило для осознания, что с барышня с ними шутки говорить не настроена. «Общество» впечатлилось и пообещало, что если что проведает, то непременно донесет, тем более что следствие частное, и помочь тут — не грех. Ну-ну, господа мазурики, так я вам и поверила в вашу добрую волю. А вот страх держит намного лучше.

Добрей кивнул на дверь в свою каморку, и приглашение я приняла. Там он выставил на стол корзинку с мацей, которая тут же захрустела на моих зубах. Жидовский хлеб имеет магическое свойство — его невозможно перестать есть, хотя вкуса как такового вроде и нет. Нет, не зря про него слухи разные ходят, не может так нравиться пресный сухарь.

— Это и в самом деле не мои клиенты, — сказал трактирщик, устраиваясь на своем стуле. — И ничего сейчас сказать не могу. Спиридонов мне, как Вы понимаете, не докладывался о своих делах. И, если уж честно, мне смерть Николая совсем не к выгоде.

— С новым приставом работать придется с начала? — хмыкнула я.

— Да, — согласился Добрей. — Про Колю правильно сказали — справедлив он был, пусть и суров, но по закону. А кто там вместо него будет… слам-то дадим, но когда за мзду работают, а не за совесть, никакие обещания не будут надежными.

— Слам — это взятка?

— Она самая. Или Вы думаете, что каплюжные не берут? Хе, да вся Россия на подношениях построена! У серой шинели жалование — пыль, зато мздоимство, если без наглости, никто и не осуждает даже.

О, мне ли это не знать! И дело даже не в размере жалования, ведь несчастный Пукалов за службу свою у Аракчеева получал немало, что не мешало ему принимать деньги за продвижение ходатайств о награждении медалями или орденами. И не смущало ведь Ивана, что начальник етит его супругу открыто при этом, наоборот — делу помогало!

Варвара, кстати, дело убиенного мужа продолжила без нравственных терзаний, а граф только рукой махнул.

— Что ты знаешь про порядки в Нарвской части?

Добрей пожал плечами:

— Люди там тоже живут. Две руки, две ноги, если от рождения. Живут беднее, порядки там жестче, но нет такого, что зашел незнакомый человек — и обязательно пропал. В основном там селится сейчас рабочий люд, что на Кукуевом[10] промышляет. Что там Коля делал, мне неведомо. Но обещаю, что поспрашивают мои. Тем более что дни предстоят горячие, им повод замолить грехи нужен очень.

Про горячие дни я не поняла, и трактирщик пояснил: похороны усопшего Императора, потом коронация нового — это раздолье для воровского люда, удящего в скорбящей или ликующей толпе. Но вместе с тем не спят и полицейские, выхватывающие мазуриков прямо на месте преступления. Слушать это было почему-то не противно, а интересно. Меня эта жизнь всегда обходила стороной, поэтому погружаясь на дно Петербурга, я ощущала себя героиней авантюрного романа. А для многих это судьба.

В столице проживает три сотни тысяч человек, и это только официально. Сколько из них дворян? А из них тех, кого можно отнести к высшему свету? Числа будут несоизмеримы, и мне — миллионщице, которой богатство осталось от отца, почти невозможно понять коломенскую прачку и тем более проститутку. Я могу оставить в ресторации по счету столько, сколько простая служанка заработает в лучшем случае за год.

Несправедливо?

Наверное.

Испытываю ли я стыд и сострадание?

Последнее — возможно, но вот стыдиться причин не вижу.

— Правда про Императора? — спросил вдруг Добрей.

— Что именно? То, что скончался Павел Петрович — то да, сама его последнюю минуту видела.

Трактирщик охнул, для него дворцовая жизнь представляется чем-то далеким и призрачным, а тут перед ним сидит девушка, имеющая к ней самое прямое отношение. Которая общается и с императорами, и с содержателем притона. Я усмехнулась:

— Ты вот с Николаем Порфирьевичем знаком был.

— Был, прими Господь его душу.

— А он был другом моего отца. А папа при этом дружил с Павлом Петровичем, самодержцем русским. Вот так бывает.

Делать в «Малиннике» больше было нечего, и я велела править туда, где нашли тело пристава. Ехать пришлось долго, дороги оказались забиты грузовыми телегами, шатающимся людом и марширующими солдатами. В городе царило странное настроение ожидания перемен: как оно будет при новом правителе? Наверное, не лучше, главное, чтобы хуже не стало. А простому человеку имя персоны на троне без разницы, у него свои заботы, от властных высот далекие.

— Александра Платоновна, позвольте вопрос? — это Григорий.

— Конечно, Гриша.

На козлах сейчас Тимофей, поменялись они.

— Вы так легко с этими негодяями общаетесь, словно своя у них. Отчего так?

Я улыбнулась. Знакомство и в самом деле странное, и слава Мани, что в высоком свете о нем еще не проведали, а то обсуждений было бы на годы.