Самый желанный любовник Лондона

Этого он не мог вынести. Он не позволит ей превратить его искреннее предложение в нечто грязное.

– Не смей читать мне морали, когда сама предпочла выбрать деньги и достаток. Я помню, как ты вся в шелках и бриллиантах надменно смотрела сквозь меня. – Старый гнев и былая обида прорвались наружу.

– Негодяй! – Алина швырнула свой бокал в камин. Он с громким звоном разлетелся вдребезги, нарушив тишину библиотеки. – Так вот как ты обо мне думал? Думал, что я выбрала деньги? – Она направилась к шкафчику с графинами, сметая все на своем пути. В руке у нее оказалась ваза.

– Алина! – Чэннинг бросился к ней, и на мгновение замер около дивана. Ее слова стали постепенно доходить до него, но ему требовались подтверждения догадки.

Она швырнула вазу. Чэннинг нагнулся, ваза пролетела мимо и раскололась о стол. Он попытался успокоить ее:

– Алина, перестань!

Но она разошлась не на шутку. Она подхватила бокал и швырнула в него, затем схватила следующий. Чэннинг подхватил изящный стул эпохи Людовика XV, чтобы использовать его как щит и стал считать. Здесь было всего шесть бокалов. Она не могла вечно бросать их в него.

Шестой бокал разбился о стул, и он отшвырнул его в сторону. Он приблизился к ней, и в этот момент Алина схватила графин.

– Я запущу им в тебя, клянусь!

– Я знаю. – Тогда у нее закончились бы снаряды, но Чэннингу вовсе не хотелось источать запах бренди остаток вечера, кроме того, он понимал, какой вред может причинить ему тяжелый хрустальный графин. Будет больно. Чэннинг поднял руки, предлагая ей заключить перемирие. – Алина, прошу тебя, поставь графин, и давай поговорим. – Он старался говорить спокойно. Разъяренные женщины были главной опасностью в его работе. Ему приходилось оказываться в подобных ситуациях.

– Ты решил, что я выбрала его! – выкрикнула она. – И потому ты не только негодяй, но еще и глупец.

Чэннинг подошел ближе. Алина не стала медлить. Только тяжелый, наполненный бренди графин мог остановить его. И тогда он быстро метнулся к ней, прижав ее к шкафчику, и схватил ее руку, сжимавшую горлышко графина.

– Нет! – вскричала Алина, но у нее не хватило сил, чтобы справиться с ним.

Он почувствовал, как ослабела ее хватка, и графин оказался в его руке. Чэннинг увидел, как у нее на глаза навернулись слезы. Его голос был тихим и спокойным, когда он попросил ее:

– Расскажи мне о том дне в парке.

Он отступил назад, давая ей свободу, но не сводил с нее пристальных глаз. Она начала свой рассказ, роняя скупые слова, а он жадно впитывал их, складывая для себя в правдивую историю.

– Муж все знал. Он знал, что я общалась с англичанином, который приезжал в Фонтенбло. Кто-то донес ему. Он не знал, что это ты, но догадался, что мои чувства серьезны, и, как всегда, испугался, что я ускользну от него, если представится возможность.

Чэннинг подвел ее к дивану. От ее слов ему стало нехорошо. Все эти годы он думал о ней плохо, считая, что она обманывала его.

– И что дальше? – спросил он.

– Он привез мне подарки из Италии, шелковые платья, драгоценности. Он заставлял меня все это носить, чтобы всем показать, что я принадлежу только ему.

– Но ведь это не все, – настаивал Чэннинг.

Она что-то скрывала. Человек, который запер жену в комнате, отнял у нее одежду и поставил клеймо на ее теле, не ограничился бы одной лишь демонстрацией красивой одежды и драгоценностей.

– Он хотел всем показать, что я принадлежу только ему, что только он имеет на меня все права. – Алина закрыла глаза. – Прошу тебя, не заставляй меня рассказывать тебе все остальное.

Чэннинг схватил ее за руку. Его обуревали сожаление, гнев и множество других, совершенно разных чувств. Его голос прозвучал тихо и настойчиво: – Ты страдала из-за меня? – Господи, он надеялся, что нет. Но тут же вспомнил о клейме на ее коже и понял, что эта надежда напрасна.

– Понимаешь, он нашел письма. Письма Вольтера, – сказала Алина.

Эта история была ужасной. Граф ворвался в ее комнату, заставил ее раздеться и приказал своим слугам обыскивать комнату в поисках вещей, которые он ей не дарил. Он отнял у нее одежду, забрал книги, в том числе и Вольтера, и сжег на полу комнаты у нее на глазах. Она дрожала от унижения под взглядами его слуг. Вскоре врач сообщил графу, что она не изменяла ему. Измены и не могло быть. В то время он вел себя как рыцарь и следовал заветам своего отца. Но его отец не знал графа.

На следующий день граф выставил ее на всеобщее обозрение в парке в новом шелковом платье и драгоценностях.

– Мне ничего не оставалось, как подыграть ему, – пробормотала Алина. – Он пообещал, что не станет искать англичанина, если я покорно сыграю свою роль любящей жены.

Чэннинга переполнял гнев.

– А я все осложнил, появившись тогда в парке. – Ему следовало послушать Генри и не ходить туда. Он покачал головой. – Мне надо было разрушить все преграды на нашем пути. Я должен был увезти тебя из Парижа. – Его захлестнула ненависть к самому себе.