Сан Феличе. Книга 2

И тут люди стали свидетелями удивительного зрелища: один человек защищался против шестидесяти, по счастью плохо вооруженных, и крутился на коне в их гуще, словно конь был крылатым. Много раз перед ним открывалось свободное пространство, он мог бы бежать по улице Ортичелло, либо через Гротта делла Марра, либо по переулку Руффи; но он, казалось, не желал покидать столь явно невыгодную для него позицию, пока не настигнет и не покарает мерзкого вожака этой банды убийц. Однако Беккайо, находившийся в толпе, а потому более свободный в движениях, все время увертывался от него, ускользая, словно угорь. Вдруг Сальвато вспомнил, что в кобурах у него есть пистолеты. Он перехватил саблю левой рукой, правой вытащил пистолет из кобуры и взвел курок. К несчастью, чтобы лучше прицелиться, ему пришлось придержать коня. Сальвато нажал на курок, но тут его конь вдруг упал под седоком: это один из лаццарони перерезал благородному животному сухожилия.

Пистолетная пуля прошла мимо цели.

На сей раз Сальвато не успел ни подняться на ноги, ни вытащить другой пистолет: на него обрушился десяток лаццарони, ему угрожали полсотни ножей. Но какой-то человек бросился в самую гущу свалки, крича:

— Живьем! Живьем!

Беккайо, заметив, сколь яростно преследует его Сальвато, понял, что узнан, и сам узнал молодого человека. Он достаточно здраво оценил отвагу Сальвато и понимал, что смерть в бою того не страшит.

Не такой гибели жаждал он для своего преследователя.

— Почему живьем? — отозвалось сразу двадцать голосов.

— Потому что это француз, потому что это адъютант генерала Шампионне, потому, наконец, что это он полоснул меня саблей по лицу!

И Беккайо указал на страшную свою отметину.

— Ладно! А что ты хочешь с ним сделать?

— Хочу отомстить! — заорал Беккайо. — Хочу сжечь его на медленном огне, хочу изрубить его как котлету! Хочу его зажарить! Хочу его повесить!

Но пока он выплевывал в лицо Сальвато все эти угрозы, тот, не удостаивая разбойника ответом, сверхчеловеческим усилием отбросил висевших на нем пять-шесть оборванцев, распрямил плечи, завертел саблей и обрушил на живодера удар с плеча, достойный Роланда. Сальвато расколол бы Беккайо голову, как орех, если бы тот не успел подставить под саблю ствол своего ружья с насаженной на штык головой несчастного мясника.

Если Сальвато и обладал Роландовой мощью, то сабля его, к сожалению, не отличалась закалкой Дюрандаля: наткнувшись на ружейный ствол, она разлетелась на куски, как стеклянная. Но при этом она отхватила три пальца на руке Беккайо, державшей ружье.

Тот завопил от боли, а еще больше от злобы.

— Ничего, — прохрипел он, — это левая рука; мне довольно и одной правой, чтобы тебя повесить!

Сальвато связали веревками, найденными у мясника, и затащили в один из домов, в подвале которого только что нашли веревки. Его обитатели были выброшены толпою в окна вместе с мебелью.

Часы на башне Викариа пробили четыре.

CXLVII ДЕНЬ 13 ИЮНЯ (Окончание)

В этот самый час священник Антонио Тоскано сдержал слово, данное им молодому генералу.

Поскольку в тот знаменательный для истории Неаполя день каждая минута несла с собою самоотверженность, героизм или жестокость, я вынужден покинуть Сальвато в критическую минуту и рассказать, что происходило на поле битвы.

После ранения генерала Вирца командование перешло к его помощнику Гримальди. То был испытанный храбрец, человек геркулесовой силы. Санфедисты, отброшенные за мост неудержимым натиском горцев, перед которым немыслимо было устоять, несколько раз схватывались с республиканцами врукопашную. И тогда можно было видеть великана Гримальди, который сделал себе палицу из подобранного на земле ружья и мерно молотил ею, словно цепом, каждым ударом укладывая по человеку.

Вдруг появился тот полуслепой старик, который требовал дать ему ружье, обещая так близко подойти к неприятелю, что невозможно будет его не разглядеть, — вдруг, повторяем, появился Луиджи Серио, поддерживаемый двумя своими племянниками, хотя вернее было бы сказать, что он сам тащил их за собою к берегу Себето. Там они оставили старика одного. Он оказался всего шагах в двадцати от санфедистов. В течение получаса можно было видеть, как он заряжает, а затем разряжает свое ружье с хладнокровием и методичностью бывалого солдата или, вернее, со стоическим отчаянием гражданина, не желающего пережить свободу своей страны. Наконец он упал, и тело его затерялось, вернее, было забыто среди множества трупов, громоздившихся по отлогим берегам реки.

Кардинал понял, что ему не удастся пробиться на мост до тех пор, пока двойной орудийный огонь — с форта Вильена и с кораблей флотилии Караччоло — косит его людей с флангов.

Надо было сначала овладеть фортом, а потом расстрелять из пушек форта флотилию.

Мы уже говорили, что форт защищали сотни полторы-две калабрийцев под началом священника Антонио Тоскано.

Кардинал передал всех калабрийцев, сражавшихся на его стороне, в распоряжение полковника Рапини, который и сам был уроженцем Калабрии, и приказал ему взять форт любой ценой.