Сан-Франческо-а-Рипа

Читатель нашел бы очень длинным диалог молодой княгини, обезумевшей от любви и ревности, и честолюбивого прелата. Ферратерра начал с самого пространного подтверждения печальной истины. После такого потрясающего начала ему было нетрудно пробудить все чувства религиозности и страстного благочестия, которые были только приглушены в сердце молодой римлянки, обладавшей искренней верой.

— Всякая нечестивая страсть должна кончиться горем и бесчестьем, — твердил ей прелат.

Уже давно рассвело, когда он вышел из палаццо Кампобассо. Он взял с новообращенной слово, что она не примет в этот день Сенесé. Княгине было нетрудно дать это обещание: она считала себя набожной, а на самом деле боялась своей слабостью внушить шевалье презрение.

Ее решение оставалось непоколебимым вплоть до четырех часов дня: то был момент, когда следовало ожидать появления шевалье. Он проехал по улице вдоль сада палаццо Кампобассо, увидел условный знак, извещавший, что свидание невозможно, и, очень довольный, направился к графине Орсини.

Кампобассо стало казаться, что она теряет рассудок. Самые странные мысли и решения быстро сменялись в ее душе. Вдруг она, словно обезумев, спустилась по главной лестнице палаццо и села в карету, крикнув кучеру:

— В палаццо Орсини!

Беспредельное горе, как бы против ее воли, побуждало княгиню увидеть свою кузину. Она застала графиню окруженною полусотней гостей. Все славившиеся умом люди, все честолюбцы Рима, не получая доступа в палаццо Кампобассо, стекались в палаццо Орсини. Приезд княгини произвел большое впечатление; все из почтительности отошли в сторону; княгиня не обратила на это никакого внимания; она смотрела на свою соперницу, она восхищалась ею. Каждая привлекательная черта в графине была для Кампобассо словно удар ножа в сердце. После первых приветствий Орсини, видя, что княгиня молчалива и озабочена, возобновила какой-то разговор, блестящий и disinvolto. «Конечно, ее веселость должна нравиться шевалье больше, нежели моя безумная и скучная страсть», — думала Кампобассо. Движимая неизъяснимым порывом восхищения и ненависти, она кинулась на шею графине. Она видела только красоту своей кузины: и вблизи и издали она казалась ей одинаково очаровательной. Она сравнивала ее волосы, глаза, кожу со своими. В итоге этих странных размышлений она прониклась к себе отвращением и ненавистью. Все в ее сопернице казалось ей более очаровательным, более прелестным.

Неподвижная и мрачная, Кампобассо была похожа на базальтовую статую среди жестикулирующей и шумной толпы. Гости входили, уходили; вся эта сутолока тяготила, раздражала Кампобассо. Но каков был ее ужас, когда она вдруг услышала, что доложили о приходе де Сенесé. В начале их близости они условились, что он будет как можно меньше разговаривать с нею в обществе, и только так, как приличествует иностранному дипломату, встречающему два-три раза в месяц племянницу государя, в страну которого он послан.

Сенесé поклонился ей, соблюдая обычную почтительность и серьезность; потом, снова подойдя к графине Орсини, заговорил в том веселом, почти интимном тоне, который устанавливается с остроумной женщиной, когда она вас хорошо принимает и вы ежедневно видитесь с нею. Это сразило Кампобассо. «Графиня показывает мне, какой бы мне следовало быть, — подумала она. — Вот как я должна была бы держать себя, но этого никогда не будет!»

Она уехала в величайшем отчаянии, в какое может впасть человеческое существо, и почти решила принять яд. Все радости, доставленные ей любовью Сенесé, не могли сравниться с беспредельной скорбью, в которой она пребывала всю эту долгую ночь. Можно подумать, что души римлянок обладают запасом энергии, для того, чтобы страдать, неведомым остальным женщинам.

На следующий день Сенесé снова проехал мимо, увидел знак, воспрещающий ему заходить, и поехал дальше в веселом расположении духа. Однако он почувствовал себя уязвленным. «Так, значит, позавчера она дала мне отставку? Мне надо увидеть ее в слезах», — подсказало ему тщеславие. Он испытывал нечто похожее на любовь, теряя навсегда такую красивую женщину, племянницу папы. Он вышел из кареты, углубился в грязное подземелье, которое ему так не нравилось, и распахнул дверь большой залы нижнего этажа, где обычно принимала его княгиня.

— Как! Вы осмелились прийти? — удивленно воскликнула княгиня.

«Ее удивление лишено искренности, — подумал молодой француз, — она бывает в этой зале только в те часы, когда ждет меня».

Шевалье взял ее за руку; она вздрогнула. Глаза ее наполнились слезами; она показалась шевалье такой красивой, что на миг в нем шевельнулась любовь. А она забыла все свои клятвы, которые за последние два дня приносила богу, и, совершенно счастливая, кинулась в его объятия: «Вот то счастье, которым будет впредь наслаждаться Орсини!..»