Санара. Книга 1

В этом месте нужно было играть раскаяние, но у меня не вышло. И тогда среагировал наемник — не то обиделся за подругу, не то впервые почувствовал во мне настоящую угрозу, но пистолет из-за пояса выхватил молниеносно. Успел поднять его, даже прицелиться — не знал, что пуля пройдет сквозь меня, как сквозь облако, — начал давить спусковой крючок…

«Прыткий какой».

Он попал бы в цель, если бы по его руке не ударил «шрам», сочась гневом: «Что ты делаешь, идиот?!» Верно, а ведь я зачем-то была им нужна. Просвистело где-то в районе моих пальцев, дальше звук рикошета о мостовую, запах гари.

Я продолжала улыбаться. Пояснила спокойно:

— А ведь так я могу и обидеться.

На самом деле, даже если бы я расплющила их всех об асфальт, я бы не обиделась. Для обиды людям требуется причина в виде страха, гнетущее чувство «меня не любят и не ценят». Мне же на чужую нелюбовь было наплевать. Я, в отличие от большинства, ведущих себя как неопределенная функция, ощущала себя вполне сформированной и определенной.

— Простите…

«Шрам» произносил это слово впервые лет за тридцать. Учуял своей развитой интуицией, что шутить со мной не стоит, превозмог собственную гордость и принципы.

— Мой друг… не подумал. Мы просто хотели… поговорить.

Глаза у него интересные — светлые, как придорожный пыльный известняк, чуть раскосые.

— Просто поговорить? — Солнце пекло им головы, мне — нет. — И вы рассчитываете на мое дружелюбие после попытки парализовать мне волю, а после продырявить?

— Мы… были… не правы.

Он не был дураком. Собственно, двое других не были ими тоже, просто одна привыкла полагаться на неизученную ей самой магию, второй думал, что с дырявым коленом кто угодно становится общительнее.

— Хотите получить второй шанс?

Мне было на них наплевать, но ведь не зря же я увидела бюро во сне. Что-то свело меня с этими людьми, а их со мной, между нами существовало звено цепи. И разгадка крылась в успешном между нами диалоге. Мои сны — это не набор хаотичной ерунды, но прямые указания на места, в которых стоило искать кусочки мозаики.

Хорошо, диалогу быть, но только на моих условиях.

Хотелось уже хорошего кофе, а к нему плотного обеда и шелкового прохладного десерта.

— Знаете, как ведут себя вежливые люди, которые хотят поговорить? Они распахивают душу, приходят в гости с улыбкой и благими намерениями, а также обязательно приносят с собой клубничный пирог.

Троица молчала. Я им не нравилась, потому что поведением не соответствовала выбранному облику, но кому есть до этого дело?

— Сейчас я развернусь и уйду, — пояснила прохладно, — стрелять в меня не советую. Я не разозлюсь, но могу ради разнообразия поиграть «в злость», разницы вы не заметите. Свой адрес в вашей конторе я оставила. Вечером жду в гости.

Уходила я, не опасаясь, что меня попытаются остановить. Обернулась, сделав несколько шагов, задумчиво хмыкнула:

— Не знаю только, какой вкуснее — клубничный или вишневый? В общем, несите оба.

И отправилась искать ресторан.

*****

В семь вечера.

(Jennifer Thomas — Carol of the Bells)

Оказалось, что Кион — некий пожилой человек, практически дед, с которым бюро сотрудничало по причине того, что последний являлся провидцем. Ослеп он при странных обстоятельствах около двух лет назад, а пророческие картинки стал выдавать спустя полгода после несчастного случая.

— Он рисует то, что случится. Или уже случилось. Обычно вещи, которые мы ищем и не можем найти, места, переулки, дома. Иногда и вовсе запутанные подсказки.

Они все-таки пришли, уже знакомая мне троица, и пришли на этот раз, как люди, с пирогами. Принесли два — клубничный и вишневый. Решились на нормальный разговор. Остались, впрочем, «дикими» и закрытыми, информацию выдавали кусочно, часто недоговаривали.

Я же балдела. Чай налила только себе (остальные отказались), отрезала ломоть от ближайшего десерта и теперь рассматривала вставленную кем-то в центр поверх остальных сочную пузатую клубнику-царицу, покрытую блестящим желе. Не магазинный товар, однозначно, ручной, приготовленный с умением и душой. Ягоду не удержалась, вытащила пальцами, положила в рот, зажмурилась от удовольствия, едва удержалась от того, чтобы стонать вслух, когда брызнул сок.

Брюнет рассматривал убранство моего дома подозрительно, как вынужденный хранить тишину следователь. «Где фотографии, личные вещи?» — удивлялся он молча.

А нету!

Брюнетка вообще на меня больше не смотрела, смертельно обиделась на то, что я испортила ее медальон; говорил «шрам».

— А три месяца назад он стал рисовать тебя.

— Меня?

А если бы сегодня я выбрала иную внешность, встретились бы наши дорожки?

— Да, или кого-то похожего на тебя. Похожую…

— Да, её-её, — едко брякнул Охр.

— Нарисовал уже восемь или девять портретов, — не обратил внимания на коллегу «шрам», — мы устали лопатить базы данных. Не находили ни имени, ни адреса, не понимали — друга рисует или врага?

— И поэтому решили на всякий случай прострелить мне ногу? — удивилась я, слизывая с ложки сочный джем. — Чудной способ знакомства.

Брюнет плеснул в меня взглядом, как кислотой.

— Видишь ли, Кион друзей раньше не рисовал.

— Положим.