Шкуродер пролежал лицом вниз несколько часов, а когда почувствовал, что замерзает, встал и, пошатываясь, пошел к печке. Дрожащими руками сунул в топку несколько березовых поленьев, взяв их из большой корзины у двери, и чиркнул спичкой. Когда огонь как следует разгорелся, Шкуродер открыл дверцу и выгреб на пол пылающие головешки, а потом вывалил на них всю корзину. Огонь взвился вверх, лизнул дощатую стену и край стола. «Отлично!» – подумал Шкуродер, бросая в пламя все, что могло сгореть: кухонные полотенца, разделочные доски, табуреты. Когда костер разросся и стало ясно, что он уже не угаснет до тех пор, пока не сожрет всю избу целиком, Шкуродер направился к выходу. Приоткрыв входную дверь, он осторожно выглянул наружу и, убедившись, что поблизости никого нет, помчался прочь со всех ног. Он подумал, что если кто из соседей увидит бегущего человека в черном, вряд ли узнает в нем Шкуродера – ведь он не был здесь тридцать лет, и даже отец узнал его с трудом. Поэтому, когда огонь вырвется из окон и привлечет внимание соседей, то даже те, кто видел выбегающего из дома мужчину, вряд ли смогут догадаться, кто это был, и не сообразят, где его искать, а он к тому времени будет уже далеко.
Спустя неделю после посещения отчего дома Шкуродер стоял на берегу Финского залива, готовый к отъезду в Абхазию. Билет на поезд, идущий до Сухума, лежал во внутреннем кармане плаща, а чемодан он оставил в камере хранения железнодорожного вокзала. В зале ожидания было шумно и душно, хотелось воздуха и простора, и, несмотря на ужасную непогоду, Шкуродер отправился на набережную. Порывы ветра обжигали лицо, но он упрямо терпел их, уставившись вдаль. Хорошо, что глаза были спрятаны под огромными темными очками – пришлось надеть, чтобы замаскировать фиолетовые синяки, выступившие после полученного удара в нос. Октябрьская серая хлябь, промозглая и ледяная, была всюду: нависала сверху низкими враждебными тучами, носилась в воздухе водяной взвесью, угрожающе вздымалась волнами на поверхности моря, и порой ему казалось, что среди волн, вдалеке, мелькают гладкие спины морских чудовищ. Морские чудовища совсем его не пугали. Гораздо страшнее были те, что стояли за спиной: они вновь пронзительно и требовательно кричали, широко разевая голодные рты, где вместо зубов блестели лезвия скальпелей.
Тайна Белого пляжа
В тот момент, когда сидящий на набережной Лев пожирал глазами записку от Раи, пытаясь отыскать в ней скрытый смысл, по склону одной из гор в Абхазии Чинча торопился в обратный путь, удивляя свою хозяйку невиданной прытью. Хибле даже не приходилось его подгонять. Знал, хитрец, что дома его ждут сытный ужин и сладкие сны до утра, и это явно привлекало его куда сильнее, чем блуждание по горным тропам. Однако осел еще не подозревал о том, что планы хозяйки изменились и прежде, чем вернуться в родной поселок, она собиралась заглянуть в одно место. Когда Хибла попыталась направить Чинчу в сторону от знакомого пути, тот остановился и сердито помотал головой.
– Если не будешь слушаться, останешься здесь один, а я пойду без тебя! – заявила Хибла, слезая с осла. Тот разразился возмущенным «И-а-а!», увидев, что хозяйка удаляется от него, направляясь вниз по склону, прямо в темный нехоженый лес. Он долго рыдал ей в спину, будто пытался вразумить, но, сообразив, что та не остановится, поплелся следом, обреченно вздыхая.
С каждым шагом уклон становился все круче. Больная нога Хиблы отзывалась нестерпимой ноющей болью, когда женщина, начиная соскальзывать, пыталась найти опору и намеренно наступала на выпирающие из-под земли корни и острые камни. Осёл давно обогнал: ему пришлось перейти на галоп, чтобы не покатиться вниз кубарем. Оба они рисковали сломать себе шею, спускаясь с заросшей лесом горы в такой темноте – лучи заходящего солнца едва пробивались сквозь густую листву. Хибла понимала, что обратно в село можно будет вернуться лишь с рассветом, однако перспектива провести ночь под открытым небом ее не пугала. Охваченная азартом возникшей идеи, женщина спешила вперед, не замечая ни боли в ноге, ни голода, ни усталости. Она еще не знала, удастся ли ей выполнить задуманное, и горела желанием поскорее это выяснить. На ходу Хибла горячо молила горных духов о помощи, и, может быть, это подействовало, потому что вскоре лес расступился, и перед ними на фоне багровеющего заката заискрилась темно-синяя бескрайняя водная гладь. Солнца уже не было видно над морем, но яркое сияние указывало на то место, где оно только что закатилось за горизонт.