Сандаловое дерево

— Спасибо. — Я подошла к небольшой книжной полке и провела ладонью по мягким кожаным корешкам «Британники». — Теперь таких переплетов уже не делают.

— Слишком дорого, — отозвалась Лидия, не сводя глаз с Билли.

— Нам пора, — напомнил Мартин. — Еще раз спасибо вам, Лидия.

— Жаль. — Она погладила нашего сына по голове.

Мартин подхватил его на руки:

— Лепрекона заберешь?

— Не-а. — Билли прижал Дружка к лицу, и тот, выгнувшись, лизнул его в щеку. — Дружок может съесть. Вы подержите у себя моего лепрекона, миссис Уортингтон?

Лицо Лидии смягчилось, и я увидела ту женщину, которой она была до того, как ее сломило горе.

— С удовольствием.

То был день приятных сюрпризов. Я оглядела уютную комнату: ни типичный английский декор, ни Лидия, ни даже Эдвард уже не вызывали ни малейшего раздражения. Я еще раз прошлась пальцами по кожаным корешкам, и мое внимание привлекли золотые буквы, складывавшиеся в название «Собрание Стихотворений Леди и Джентльмена, 1857». Я так глубоко ушла в 1857-й, что машинально сняла книгу с полки и пролистала страницы. Ближе к началу мне на глаза попалось стихотворение, оформленное как письмо. Адресованное «Дорогому» и подписанное «Фелисити».

— Если хотите взять какую-то книгу, не стесняйтесь, — сказала Лидия.

Я закрыла сборник:

— Спасибо. Возьму вот эту.

Глава 39

На следующий день Рашми пришла в непривычном для нее хмуром настроении.

— Эти сумасшедшие шоферы вечно гудят. Такой шум… Масурла как Дели теперь.

— Ты бывала в Дели?

— Нет. Противное место.

— Тогда откуда ты знаешь, что там шумно?

— Знаю. Там мусульмане, которые едят коров.

— Мусульмане есть и в Масурле.

— И весь день гудят.

— Уверена, водители-индусы тоже сигналят.

— Индусы не гудят.

— Ну…

— Нееет.

— Ладно.

Она потрясла головой, немного успокоилась, и на ее лице появилась так хорошо знакомая озорная улыбка.

— Сегодня я принесла для вас очень особенную мала.

— Замечательно.

Рашми сунула руку в свой холщовый мешок и выхватила толстую оранжевую гирлянду из трех переплетенных нитей ноготков.

— Тройная мала, первый класс.

— Очень мило. Спасибо.

— Я повешу на кровать.

— Ладно.

— Гарантия на возврат денег сто процентов.

— Отлично.

— Я правду говорю, мадам. — Улыбка поблекла. — Если эта мала не поможет, мне очень вас жалко.

— Не беспокойся.

Последний шанс. Я уже подумала, что надо будет разметать постель так, словно в ней схватились два орангутанга, и для верности оставить пару сырых пятен. Все что угодно, лишь бы она успокоилась.

Рашми торжественно тряхнула головой:

— Для этой мала я приготовлю большую пуджу.

Захватив сборник стихов, я вышла на веранду, открыла книгу и… испытала разочарование — страница за страницей цветистого викторианского вздора, так раздражавшего меня в колледже.

— Романтическая чушь, — пробормотала я. Девушка влюбилась. И что? Каждый бывает мечтателем-идеалистом, но надолго ли хватит романтики, когда жизнь начнет швырять тебя на поворотах? Я подумала о Верне и Генри и поняла, что запуталась еще больше.

Пролистала еще несколько страниц — скучно, банально, сентиментально — и положила книгу на колени, закинула ноги на перила. Билли в кухне подпевал Рашми, его голосок смешивался с ее контральто, так что долетавшая до веранды версия «A Bushel and a Peck»[31] звучала крайне оригинально. Я улыбнулась, вспомнив оставшуюся в комнате Лидии ловушку для лепрекона. Улыбнулась не только из-за щенка — Билли и Лидия сложились в отличную пару. Такого поворота я точно не предвидела.

Я побарабанила по книге, поерзала в скрипучей качалке. Билли и Рашми разразились своеобразной перепевкой какой-то индусской песенки… зазвенели браслеты. Я представила, как наша айя кружится по кухне, подхватив на руки Билли. Снова открыла книгу. Полистала. Нашла стихотворение с обращением и подписью.

Желанный мой,
Луна омоет
Сиянием твое лицо,
Мою печальную любовь
И радости кольцо.
Луна накроет
Нас своим крылом,
И мрак отступит
В эту ночь.

Твоя

Фелисити

Сентиментально. А почему бы и нет? Юная Фелисити влюбилась. Наверняка она могла поставить на обложке свое имя. Писательство считалось неподобающим занятием для леди, и публикация стала бы полнейшим конфузом. Увлечения такого рода несли на себе печать принадлежности к «синим чулкам». Обычно викторианские леди издавались анонимно, но Фелисити обычной не была, и я даже удивилась немного, что она сохранила верность условностям. Удивилась, а потом поняла. Фелисити умерла. Сборник издал кто-то другой.

Река на солнце блестит,
Как цепь золотая.
Затейливой нитью бежит,
Красотой восхищая.
Но что значит все золото
Мира в сравненьи
С солнечным бликом
В ее золотых волосах.