С каким восторгом она ласкала взглядом каждую черточку его лица, с каким трепетом льнула к нему, как добрый, пушистый котенок. Все утратило для нее смысл, словно стерлись границы реальности, оставив ее наедине с самыми смелыми мечтами… Не существовало на свете человека более родного, более близкого, чем тот, кого она сжимала сейчас в своих объятьях. Ей хотелось изо всех сил впиться пальцами в его одежду и никогда, ни на секунду не отпускать от себя. Это был волшебный, сказочный сон, короткое мгновение, пропитанное нежностью…
Ее губы еще помнили тот безобидный, почти дружеский поцелуй на веранде старой хижины и теперь ждали, когда все повторится. Ее дыхание замирало, чтобы нахлынуть теплой, обволакивающей волной; ее руки непроизвольно гладили его волосы, лицо, шею — и в этом не было ничего постыдного. Так ребенок ластится к своим родителям и хочет получить ласку взамен.
О, как ей хотелось тогда сказать ему все без утайки, все до последнего, не думая о стыде и стеснении! Она уже не владела собой. Ее стремительно уносил какой-то безумный горячий вихрь, влек к чему-то неизведанному, но… такому притягательному. В порыве ослепления встречей она не замечала, что руки Лаэрта, прежде крепко сжимающие ее плечи, теперь разжались и уже не держат ее, что она сама со всей жаждой истомленного сердца тянется к его губам.
— Я… я тебя…
Конечно, она бы это сказала. Выплеснула бы это признание, если бы не взгляд, пронзивший ее через сомкнутые веки, заставив очнуться. Лаэрт смотрел на нее не враждебно, не с отвращением и, конечно же, не со злобой, но с удивлением и даже с испугом. Чего уж там говорить! Он даже не представлял, какое пламя спрятано внутри этой скромницы, которая прежде шарахалась от каждого прикосновения, как от огня…
Девушка покраснела и тотчас вскочила на ноги. Ей не хватало совести взглянуть теперь в глаза человека, с которым она повела себя столь бесцеремонно… Но постойте! Ведь Лаэрт ее муж! Почему она должна стыдиться своей любви к нему?!
Потому что он оттолкнул ее. Оттолкнул не руками, а взглядом.
— Где Эмиль? — серьезно спросил Лаэрт, стряхнув с себя остатки наваждения.
— Он сбежал, — пробормотала Сандра. — Он отравил тебя… ради наследства…
Она ждала, что он не поверит, начнет отрицать, но Лаэрт на удивление просто ответил:
— Я знаю… Я догадался, но увы — слишком поздно. Этот человек одурманил меня своей заботой, но Морион раскрыл мне глаза, когда сказал, чтобы я был внимателен к своему шоферу — ему показалась подозрительной агрессивность Эмиля, с какой он уговаривал тебя скорее уехать. Морион также строго наказал, чтобы я не принимал ничего из рук своего слуги. В тот день, когда Эмиль принес мне еду, я спросил его о тебе; он что-то невнятно пробурчал в ответ — и я все понял. Не зря Мориону он всегда не нравился! Если бы я не осознал все в последний момент, то не стоял бы сейчас на этом месте…
— Но почему ты сразу не обличил Эмиля? — воскликнула Сандра.
— Я не хотел подвергать тебя большей опасности, Александра. Этому человеку уже нечего было терять — он мог решиться на что угодно! А я был слишком слаб, чтобы защитить тебя.
— Ты жестокий человек! — вскрикнула она, и глаза ее заблестели. — Сколько мне тогда пришлось пережить!
— Увы, иного выхода не было. Но теперь я разыщу мерзавца и заставлю его понести ответ за содеянное!
— Нет, прошу тебя, не надо! Не подвергай себя лишней угрозе, ведь все уже позади! — взмолилась девушка, а Лаэрт еще раз поразился тому, сколько любви, сколько невысказанной нежности светилось в ее доверчивом взгляде.
Сандра лишь сейчас заметила, что он не до конца оправился: его лицо было бледно, в исхудалом теле чувствовалась слабость, которую Лаэрт маскировал напыщенной уверенностью в себе. В том, что он встал на ноги после отравления во многом была заслуга Мориона — старик выходил его в условиях дикой природы. Но здесь, среди комфорта и, чего греха таить, рядом с преданной любовью Сандры, Лаэрт быстро восстановит утраченные силы. Она и подумать не могла о разлуке с ним, ведь тогда он сказал: «Ты нужна мне», и девушка верила, что будет нужна ему и впредь.
33
Сандра не решалась задать вопрос: «Что будет дальше?», но ее напряженный взгляд выдавал ожидание, поэтому Лаэрт, желая успокоить, сказал:
— Не беспокойся, я позабочусь о тебе.
Сандра облегченно выдохнула — не потому, что была заверена в обеспеченности своего завтра, а потому, что почувствовала живое участие этого человека — человека, которого она любила, — почувствовала, что она ему небезразлична, что он не оставит ее, не выгонит, не отпустит от себя — а это было лучшей наградой… Ей хотелось поблагодарить, сжать его теплую ладонь в своей руке — сделать все, лишь бы доказать свою верность. Она готова была идти за ним хоть на край света, терпеть нужду вместе с ним, прислуживать, окружать заботой — лишь бы чувствовать свою незаменимость.