Сандра (СИ)

Она вздрогнула и посмотрела на него со всей подозрительностью и недоверием. О, она уже и забыла, с какой непосредственностью звала его в бреду, с каким жаром открывала ему свою душу — она забыла все это, потому что и не могла помнить.

Лаэрт отвернулся и поспешно отнес ее на кровать, после чего закрыл окно и тихо вышел…

А Сандра лежала на белоснежных простынях в незнакомой, опустевшей без него комнате и с отчаянием кусала губы, чтобы не заплакать. С его уходом солнце скрылось за тучи, и в «сказочной стране» поселилось одиночество. «Почему я не сказала «да»? — думала девушка. — Потому что это сон — и не более того. Как только я соглашусь, он мгновенно растает».

56

Лаэрт опустился в плетеное кресло посреди маленькой, скромной, но чистой гостиной дома, снятого Гербертом Лабазом. Это было на окраине города — где точно, Мильгрей не знал, он ведь все дни безвыходно просидел у постели Сандры, не оставляя ее ни на минуту, не смыкая глаз, забыв о сне и пище, и только теперь почувствовал усталость.

Лаэрт сделал эту девушку своей женой, никак не думая, что сможет когда-нибудь полюбить ее; он не рассматривал Сандру как привлекательную женщину — он тогда вовсе не обратил внимания на внешность, она была для него безликим созданием. Но что случилось теперь? Думая когда-то оставить ее вдовой, он сам сейчас едва не потерял ее, и ему было тягостно вспоминать о пережитых мгновениях отчаяния. Лаэрт делал все, чтобы восполнить те пробелы, чтобы загладить свою вину перед ней, и то, что она теперь отказалась верить в его искренность, неприятно поразило его.

Конечно, в этом не было ее вины. Лаэрт думал, что с его выздоровлением жизнь войдет в привычную колею — не получилось. Он и сам не замечал, как думал о Сандре все время, забывая тех, кто раньше был ему дорог. При мысли о ней меркли все прежние устремления, притуплялись желания, остывали страсти, а в итоге он очутился здесь, ухаживая за ней так, как когда-то ухаживала за ним она…

Именно этот чужой дом на окраине города, эта крошечная спальня стали средоточием всей его жизни. Именно здесь, рядом с Сандрой Лаэрт видел для себя смысл; его будто приковали к ней незримыми цепями, ее боль стала для него собственной болью, ее переживания отныне принадлежали ему, ее дыхание — было его дыханием. Никогда Лаэрт не испытывал ни к кому ничего подобного. Это не были привычные обязательства; это была невозможность отдельного существования.

А теперь, когда все тяготы были преодолены и Сандра вместо того, чтобы снова позвать его, выказала свое недоверие и настороженность, Лаэрт почувствовал себя так, как если бы она вдруг ударила его. «А если она меня прогонит? Если скажет, чтобы я уходил? Что я буду делать тогда? Ведь она теперь — моя жизнь. Она, и никто больше!»

— Неважно выглядишь… — ленивый голос Герберта Лабаза вывел Лаэрта из оцепенения. Вытянувшись у камина, пожилой господин читал газету или только делал вид, что читает.

— Выпей-ка, мой друг, а то ты сам на себя не похож, — посоветовал он, кивая в сторону бутылки с коньяком. — Тебе еще не хватало свалиться! Что я тогда с вами со всеми буду делать? Дома и так наверняка жена подняла панику — я ведь отсутствую уже пятый день… А может, и больше… Кто ж его помнит?

Он потянулся и зевнул. Лаэрт мрачно кивнул и взялся за бутылку.

— Что такой пасмурный? Александра вроде идет на поправку, да и ты теперь знаешь, что я тебе не соперник. Мне даже совестно… Развязал драку, как мальчишка! Позор-то какой… совсем выжил из ума…

Лаэрт рассеянно слушал пьяные откровения Лабаза. Сколько всего еще Сандра не знает! Все эти известия скоро обрушатся на нее, как снежный ком… Пока она лежала в забытье, все трое находились рядом, в угаре паники позабыв обиды. А потом вдруг занемогла Августа, упав прямо у постели дочери. Ее разместили в одной из соседних комнат, а мужчинам с того момента пришлось разделить свои полномочия: Сандра попала под ответственность Лаэрта, Герберт же занялся ее матерью.

Прошло еще несколько дней, и обе они уже были вне опасности, но сами бравые джентльмены едва не валились с ног от усталости. Между ними больше не существовало вражды. Поведав свои истории, они пожали друг другу руки и зареклись не поминать прошлого.

Они оба сидели сейчас рядом, вытянув ноги к огню камина, и каждый думал о своем, вслушиваясь в потрескивание горящих поленьев. Раскаяние ли занимало их мысли или осознание свершившихся перемен — оба бывших соперника ясно понимали, что с этих пор все будет по-другому.

57

Прошла неделя, и те, кто объединился общей бедой и чувством долга, должны были разметаться по жизни, чтобы продолжить вращаться каждый в своей колее, делая вид, будто ничего не было. Но каждый знал, что эта встреча, эти дни мимолетного единства никогда не изгладятся из их памяти.