Сандра (СИ)

— Кажется, мы опоздали к началу, — сказал Лабаз, привычным жестом вынимая черную полумаску. — Нам лучше войти по отдельности. Я не хочу, чтобы из наших отношений кто-то делал новый роман — меня уже начинает мутить от всего этого.

Сандра покорно кивнула.

— Что же ты стоишь? Иди вперед — не видишь разве, что терзаешь мне душу?! — с привычной иронией усмехнулся он.

Но девушка лишь слегка улыбнулась и не опустила своего проникновенного, доброго взгляда. Они стояли у автомобиля: статный седовласый господин и хрупкая, стройная девушка, приходящаяся ему по плечо, в длинном нежном платье цвета розовых лепестков, с распущенными по плечам темными волосами, — и долго молча смотрели друг другу в глаза. Этот благодарный с обеих сторон взгляд объяснял все лучше слов.

Лабаз смотрел на дочь и не верил, что эти руки могли когда-то прикасаться к ней с непристойными намерениями, что эти глаза могли когда-то видеть в ней объект вожделений. Герберт хотел объясниться, попросить прощения, но слова застряли в горле — и свойственное ему красноречие исчерпало в тот миг свои ресурсы.

— Иди веселись, мой друг, — выдавил он наконец, слегка пожимая ее руки, — не переживай, не думай, не страдай… Веди себя как считаешь нужным, не угождай людям, оставайся такой, какая ты есть… И знай, что я всегда рядом.

Сандра, просияв, улыбнулась впервые за весь последний месяц.

— Спасибо… Мне вовсе не хочется идти на этот праздник, но вы правы. Я должна отвлечься. Благодарю вас, отец…

Девушка не сразу сообразила, что за слова сорвались у нее с языка, и только увидев, как переменилось лицо Герберта, осознала, что сказала. Не в силах больше сдержаться, задыхаясь, он стремительно заключил ее в крепкие родительские объятья, и Сандра ощутила, что его плечи сотрясаются от рыданий.

— Я не заслужил это! — воскликнул Лабаз, зажмурив свои глаза так крепко, что перед ними поплыли темные круги. — Я не заслужил такого обращения! Это слишком огромная честь для меня — быть твоим отцом… Чего я добился в жизни? Моя жена превратилась в истеричку, издерганную ревностью и недоверием, а сын пошел по моим стопам и теперь совершает те же ошибки, потому что у него не было лучшего примера… И только ты разглядела — сумела разглядеть во мне человека…

— Бросьте, — вздохнула Сандра, — в каждом есть что-то хорошее и что-то плохое, просто зачастую одно из этих качеств перевешивает. Вы искупили свои промахи, вы стали мне другом, не отвернулись, не ушли, сделали это не из-под палки, а по доброй воле!

— Да-да! — вскричал Лабаз, ободренный ее словами. — Во мне еще осталось что-то сто?ящее! Осталось!

И, взяв ее под руку, повел ее за собой по высоким ступеням, улыбаясь и сияя гордостью за свою дочь — ему уже было наплевать на всех сплетников мира. Глядя на нее, он сам поверил в лучшие стороны своей натуры, поверил в то, что никогда не поздно начать жизнь с чистого листа. Весь мир будто расцвел вокруг него радужными красками, а этот праздник, бал-маскарад, показался ему самым гениальным, что могли придумать люди… И Герберт с радостью надевал полумаску, потому что она скрывала его слезы.

Швейцар в ливрее отворил перед новоприбывшими тяжелую дубовую дверь, а Герберт на радостях первый раз в жизни поблагодарил его, сунув в руку удивленного слуги несколько купюр.

После того, как верхняя одежда осталась в гардеробе, пара очутилась в проеме высоких дверей, ведущих в блистательную залу со скользкими, выдраенными до зеркального блеска полами, сводчатыми арками и причудливыми балюстрадами, украшенными золоченым орнаментом. В отличие от прошлого раза, когда Сандра впервые побывала в этой чудесной сказке благодаря Лауре и ее супругу, сегодня здесь царила более непринужденная обстановка. Лица людей, облаченных в сияющие праздничные костюмы, были закрыты разнообразными масками, что позволяло им на время забыть предрассудки и предаться веселью. Подобному празднику свойственны чудеса — в этот день здесь могли сойтись в дружеской беседе непримиримые враги, по рассеянности не узнав друг друга под масками; по воздуху от человека к человеку передавался заразительный дух игры и флирта…

Мелькали веера, яркие материи, цветы, искры драгоценных камней, туфли, маски… Бушевал громогласный оркестр — где-то танцевали, а где-то пили вино… Где-то смеялись, где-то беседовали — вся пестрая толпа суетилась, низвергалась, пульсировала, кружила, словно огромная радуга. У Сандры закружилась голова. По мере того, как они дальше продвигались в гущу народа, Герберт Лабаз отдалялся, делая это неохотно, но верно, и вскоре вовсе оказался в противоположном конце залы, откуда ободряюще кивнул девушке головой, сверкнув глазами в черных прорезях маски.