— Врождённый порок сердца, — отозвалась она еле слышно. — Его не сразу распознали. Слишком поздно диагностировали. Ты знаешь, Аслан вообще не особо доверял врачам, в последние годы он внезапно ударился в религию и постоянно уповал на волю Аллаха — дескать, если ему угодно, ребёнок и так поправится.
— И что? Проглядели порок?
— На плановом осмотре во время прослушивания сердца выявили шумы. Необходимо было провести эхокардиографию, чтобы выяснить, органические ли они, связанные с пороком сердца, или функциональные. Но… мы так и не собрались. Аслан заверил, что доктор просто гипердиагност, а с малышом на самом деле всё в порядке. Видишь ли, у Аслана тоже был шум в сердце в детстве, но с возрастом всё нормализовалось. Ненавижу себя за то, что пошла тогда у него на поводу и послушалась! — она непроизвольно сжала пальцы в кулаки.
— Когда вы узнали?
— Через четыре года. Только через четыре года! Мне казалось, что мальчик просто слабенький. Он очень плохо набирал вес, быстро утомлялся, не мог бегать и играть со своими сверстниками — сразу начинал задыхаться, учащалось сердцебиение. В общем, однажды я просто схватила его в охапку и потащила на полное обследование… Тогда-то мне и озвучили приговор. С таким диагнозом долго не живут. Максимум — ещё пару лет…
Она нервно щёлкнула замком своей сумки и выудила оттуда пачку сигарет.
— Извини, но мне надо… могу я закурить?
Он молча приспустил стекло с её стороны.
Кетеван торопливо затянулась, закашлялась, отвернулась к окну, чтобы дым не шёл на Белецкого. Он тем временем попытался позвонить домой, жене. Но она почему-то не брала трубку…
— Ну, а дальше начались мои отчаянные попытки вытянуть Мурада из этого кошмара, — продолжила Кетеван.
— Твои попытки? — он взглянул на неё искоса. — А твой драгоценный Аслан тут совсем ни при чём? Он не принимал в этом участия?
— Я же говорила тебе, — она горько усмехнулась, — он ударился в религию. Говорил, что Мурад и так поправится… “иншАллах”. То есть, если Бог даст… Он просто ежедневно молился за здоровье сына и искренне считал, что этого достаточно.
— Бред какой-то, — Белецкий поморщился. — И ты не пыталась его вразумить? Или ты тоже стала соблюдающей мусульманкой?
— Я не меняла веру, — тихо сказала Кетеван. — Но… ты многого не знаешь о нашей с ним жизни. Мне было очень непросто. Он… был против того, чтобы я работала. Ему никогда не нравилась выбранная мною актёрская профессия, о том, чтобы играть на сцене или сниматься в кино после свадьбы, не могло быть и речи. Но он не хотел даже того, чтобы я получила высшее образование по какой-нибудь другой специальности… Он старался контролировать каждый мог шаг. Не выпускал меня одну на улицу. Заставлял повязывать на голову платок, если мы выходили из дома. Запрещал даже просто разговаривать с другими мужчинами…
— Это то, о чём ты так горячо мечтала, Кети? — спросил он с непередаваемым выражением горечи, сожаления и вины, точно сам был в ответе за то, что с ней случилось. — Быть домохозяйкой, подчиняться ревнивому мужу-тирану, носить хиджаб и не иметь ни профессии, ни работы? В этом — твоё счастье? В беспрекословном повиновении любимому, обожаемому Аслану? Где же, чёрт возьми, ваша хвалёная грузинская гордость… Как твои родные допустили подобное?
— Я… никогда и никому не жаловалась, — отозвалась Кетеван. — Гордость или глупость, не знаю… Скорее всего, просто банальный стыд. Ведь все они непременно сказали бы: "А ведь мы тебя предупреждали! Мы тебе говорили!" Я долго скрывала от родителей, как мне живётся в Махачкале. Если дело касалось лишь меня, я ещё могла как-то стерпеть. В конце концов, действительно — сама виновата. Я была так слепо влюблена в него, что закрывала глаза на всё остальное. Но… когда встал вопрос о здоровье и жизни нашего ребёнка… я просто не могла больше молчать и скрывать. Мне нужна была поддержка близких. Аслан настолько наплевательски отнёсся к новости о страшном диагнозе, что я готова была его убить.
— А его родственники? Они тебя как-то поддержали?
— Смеёшься?.. Им было всё равно. Свекровь окончательно разочаровалась во мне, когда её внук родился таким "задохликом". Она всегда была очень прохладно настроена по отношению к Мураду. В общем, я обратилась к своей семье в Грузии… и они уговорили меня подать на развод, пока ребёнка окончательно не угробили таким равнодушием.
Кетеван слегка поморщилась.