Сандро, не плачь!

- Я почти уже и не надеялась. И вдруг, в тридцать шесть лет - внезапная, нечаянная, но очень желанная беременность. Врачи сказали мне: будешь лежать на сохранении все девять месяцев. Именно “лежать”, это не фигура речи. Но я была готова абсолютно на всё. Конечно, по мнению окружающих, это выглядело очень рискованно и даже безрассудно. Я была уже не просто “старородящей”, но ещё и проблемной старородящей. Не буду подробно описывать, как провела всё время до родов в больнице - в горизонтальном положении, под капельницами. И сами роды... это был кошмар и ужас. Но когда я впервые посмотрела в личико своего сына... - её голос сорвался. - Оно стоило того, даже миллион раз ещё можно было бы повторить все эти жертвы...

Она немного помолчала, собираясь с мыслями.

- Аслан устроил большой праздник по этому поводу. Мы так радовались, были так счастливы... и даже понятия не имели, что Мурад родился с ВПС.

- Что это? - коротко спросил Белецкий.

- Врождённый порок сердца, - отозвалась она еле слышно. - Его не сразу распознали. Слишком поздно диагностировали. Ты знаешь, Аслан вообще не особо доверял врачам, в последние годы он внезапно ударился в религию и постоянно уповал на волю Аллаха - дескать, если ему угодно, ребёнок и так поправится.

- И что? Проглядели порок?

- На плановом осмотре во время прослушивания сердца выявили шумы. Необходимо было провести эхокардиографию, чтобы выяснить, органические ли они, связанные с пороком сердца, или функциональные. Но... мы так и не собрались. Аслан заверил, что доктор просто гипердиагност, а с малышом на самом деле всё в порядке. Видишь ли, у Аслана тоже был шум в сердце в детстве, но с возрастом всё нормализовалось. Ненавижу себя за то, что пошла тогда у него на поводу и послушалась! - она непроизвольно сжала пальцы в кулаки.

- Когда вы узнали?

- Через четыре года. Только через четыре года! Мне казалось, что мальчик просто слабенький. Он очень плохо набирал вес, быстро утомлялся, не мог бегать и играть со своими сверстниками - сразу начинал задыхаться, учащалось сердцебиение. В общем, однажды я просто схватила его в охапку и потащила на полное обследование... Тогда-то мне и озвучили приговор. С таким диагнозом долго не живут. Максимум - ещё пару лет...

Она нервно щёлкнула замком своей сумки и выудила оттуда пачку сигарет.

- Извини, но мне надо... могу я закурить?

Он молча приспустил стекло с её стороны.

Кетеван торопливо затянулась, закашлялась, отвернулась к окну, чтобы дым не шёл на Белецкого. Он тем временем попытался позвонить домой, жене. Но она почему-то не брала трубку...

- Ну, а дальше начались мои отчаянные попытки вытянуть Мурада из этого кошмара, - продолжила Кетеван.

- Твои попытки? - он взглянул на неё искоса. - А твой драгоценный Аслан тут совсем ни при чём? Он не принимал в этом участия?

- Я же говорила тебе, - она горько усмехнулась, - он ударился в религию. Говорил, что Мурад и так поправится... “иншАллах”. То есть, если Бог даст... Он просто ежедневно молился за здоровье сына и искренне считал, что этого достаточно.

- Бред какой-то, - Белецкий поморщился. - И ты не пыталась его вразумить? Или ты тоже стала соблюдающей мусульманкой?

- Я не меняла веру, - тихо сказала Кетеван. - Но... ты многого не знаешь о нашей с ним жизни. Мне было очень непросто. Он... был против того, чтобы я работала. Ему никогда не нравилась выбранная мною актёрская профессия, о том, чтобы играть на сцене или сниматься в кино после свадьбы, не могло быть и речи. Но он не хотел даже того, чтобы я получила высшее образование по какой-нибудь другой специальности... Он старался контролировать каждый мог шаг. Не выпускал меня одну на улицу. Заставлял повязывать на голову платок, если мы выходили из дома. Запрещал даже просто разговаривать с другими мужчинами...

- Это то, о чём ты так горячо мечтала, Кети? - спросил он с непередаваемым выражением горечи, сожаления и вины, точно сам был в ответе за то, что с ней случилось. - Быть домохозяйкой, подчиняться ревнивому мужу-тирану, носить хиджаб и не иметь ни профессии, ни работы? В этом - твоё счастье? В беспрекословном повиновении любимому, обожаемому Аслану? Где же, чёрт возьми, ваша хвалёная грузинская гордость... Как твои родные допустили подобное?

- Я... никогда и никому не жаловалась, - отозвалась Кетеван. - Гордость или глупость, не знаю... Скорее всего, просто банальный стыд. Ведь все они непременно сказали бы: "А ведь мы тебя предупреждали! Мы тебе говорили!" Я долго скрывала от родителей, как мне живётся в Махачкале. Если дело касалось лишь меня, я ещё могла как-то стерпеть. В конце концов, действительно - сама виновата. Я была так слепо влюблена в него, что закрывала глаза на всё остальное. Но... когда встал вопрос о здоровье и жизни нашего ребёнка... я просто не могла больше молчать и скрывать. Мне нужна была поддержка близких. Аслан настолько наплевательски отнёсся к новости о страшном диагнозе, что я готова была его убить.

- А его родственники? Они тебя как-то поддержали?