— Ребята начали действовать, как было договорено, и похоже, неслабо напугали моих противников, раз они закрылись по подвалам. Посмотрим, насколько им понравится подобная жизнь, и как надолго их хватит. Хреново, что меня ломать начали, пытаясь выяснить, кто это с моей подачи так резвится на просторах страны, стреляя в уважаемых людей. Решили, наверное, что все это можно остановить, получив от меня информацию об исполнителях. Правильно, кстати решили, но просчитались. Я скорее язык себе откушу, чем начну говорить. Нет, я прекрасно понимаю, что разговорить можно любого. Вопрос только в затраченном времени, но этого самого времени особо у моих мучителей нет. Я тоже это понимаю, поэтому и держусь изо всех сил. Сейчас, подслушав чужой разговор, тем более буду держаться до последнего. Должны же эти дятлы понимать, что эти промахи до поры до времени, и все может закончиться плохо. Ну, а если не поймут, или не захотят понять и продолжат начатое, значит, я проиграю не только войну, но ещё и жизнь.
Однозначно сейчас для себя решил, если выживу — отложу все дела в сторону и плотно займусь двумя вещами. Первое —это мой интернат, где учатся, получая пока только обычные знания будущие телохранители, убийцы. Второе — создам школу снайперов. Больше подобных ошибок с моей стороны не будет. Любая падла, посмевшая косо смотреть в мою сторону, должна знать о том, что сама она сдохнет гарантировано. И не только она, а ещё и родню с собой на тот свет прихватит. Поэтому буду развивать эти два направления, что есть сил. Не дают мне времени стать сильным, значит, надо кардинально менять вектор приложения сил.
Мысли о будущем, если оно у меня будет, плавно вернулись к настоящему. По большому счету, после моего ареста, благодаря мгновенной реакции адвокатов, я не ждал каких-то кардинально действий от сотрудников, работающих в участке, куда меня доставили. Всё-таки, какие-никакие законы в этой стране есть, поэтому и ответственность должностных лиц за свои действия должна присутствовать. Надо сказать, что первые сутки меня не трогали. Дёрнули на допрос, где я категорически отказался о чем-либо разговаривать без адвоката, и на этом все. Потом через некоторое время задали некоторые вопросы уже в присутствии сразу троих моих юристов, на которые, понятно, я ответил, что не знаю, не видел, не в курсе дела. И снова возникла продолжительная пауза.
А сегодня, спустя сутки после моего ареста, меня начал допрашивать этот Билли. Здоровенный, действительно квадратный мужик, с длинными, чуть не до колен руками, похожими на бревна, и кулаками, налитыми будто перезрелые арбузы. Этот урод, когда я напрочь отказался разговаривать без адвоката, сразу пустил в ход свои кулаки, которыми молотил мне по корпусу, будто кувалдами. Хоть я и пытался как-то сгруппироваться, чтобы смягчить последствия этого избиения, у меня мало, что получалось. Да и нереально, что-либо сделать со скованными за спиной руками. Наверное, поэтому после одного из ударов в район расположения печени я просто выключился, потеряв сознание. Когда очнулся, этот урод, приподняв за волосы мою голову, глядя своими поросячьими зенками мне в глаза, прошипел:
— Ты мне, сопляк, все расскажешь, и быстро. Иначе я из тебя котлету сделаю. Наверное, зря я плюнул в эту харю, собрав во рту побольше слюны вперемешку с кровью, появившейся из-за прикушенного во время избиения языка. Очень уж взбесился этот Билли. Если раньше он бил меня только по корпусу, не трогая лицо, и только руками, то сейчас начал долбить ногами куда попало. Не знаю, как долго он меня избивал, потому что практически сразу, от одного из ударов, пришедшихся точно в подбородок, я в очередной раз потерял сознание. Сейчас, очнувшись, и слушая разговор этого Билли со своим товарищем, попутно пытаясь понять, насколько у меня все плохо с организмом, я однозначно для себя решил — если выживу, то этот Билли будет умирать долго и мучительно. Похоже, этот урод избивал меня ещё долго и после потери сознания. Слишком уж сильно болело моё тело, превратившееся действительно в подобие перекрученной в мясорубке, но ещё не жаренной котлеты.
Не могу сказать, чем бы все могло закончиться, но неожиданно я услышал какой-то безжизненный голос Стивена, который спросил:
— Кто это сделал?
Я с трудом смог открыть почему-то только один глаз и увидел Стивена, пытавшегося достать пистолет, и повисшего у него на руке мужика в гражданской одежде. Попытавшись улыбнуться, я подумал:
— Странная у Стивена реакция на моё избиение. По идее, ему молиться надо, чтобы я сдох. Он ведь не знает о моем завещании, поэтому должен думать, что весь наш с ним бизнес останется ему…
Не додумал эту мысль до конца, улыбнуться не смог, снова почему-то отключился.