Санек 2 (СИ)

Очередное пробуждение, если его можно так назвать, было гораздо приятнее прошлого. Очнулся я, лежа на белых простынях в больничной палате. Первое, что увидел, это суетящуюся возле небольшого столика, расположенного в углу комнаты, молодую, стройную, как тростинка, медсестру. У неё, наверное, были невидимые глаза на затылке, потому что не успел я её рассмотреть получше, как она развернулась, увидела, что я пришёл в себя и сказала:

— Вы, наконец-то, очнулись.

Выпорхнула из комнаты, как будто её и не было. Я только и успел, что удивиться такой её прыти, как в комнате стало тесно от набежавшего народа. Командовал здесь пухленький, весь какой-то кругленький доктор, который, казалось, секунды не мог устоять на одном месте. Он меня засыпал валом вопросов, по типу, как себя чувствуешь, где болит, не кружится ли голова и так далее, и тому подобное. С трудом я дождался небольшой паузы в его скороговорке и произнес:

— В туалет хочу, сильно.

Действительно припекло меня не слабо. Казалось, что сейчас, с минуты на минуту просто лопну от воздействия внутри живота находящейся там жидкости и всего другого ненужного.

Доктор, надо отдать ему должное, сориентировался мгновенно. Быстро вытолкал всю толпу наружу, оставив в комнате одну, гренадерского роста санитарку, которая одной рукой подняла меня, как пушинку, ловко подсовывая утку. Только во время этого её действия до меня дошло, что практически все, что у меня находится ниже пояса, конкретно упаковано в гипс.

Сделав все нужные дела, я попытался было расспросить доктора, насколько все плохо. Но тот отмахнулся и произнес:

— Все узнаете чуть позже. Пока вам срочно следует поговорить с одним человеком, ожидающим, пока вы придете в себя.

Заинтриговал меня этот врач, нечего сказать. Я видел краем глаза, когда в комнату набежал народ, рядом с дверью физиономию Майкла. И сейчас подумал именно о нем. С ним мне надо срочно поговорить, но, как оказалось, ошибся. Когда доктор выглянул за дверь и кого-то позвал, в комнату вместе с незнакомым мужиком зашёл Майкл тоже. Но говорить начал именно этот хлыщ, который мне сразу не понравился.

Разговаривать он начал как-то через губу, обтекаемо представившись членом определенных кругов, с которыми у меня возникло недопонимание. Он начал вещать, что при определённых обстоятельствах в случае, если я соглашусь выплатить некоторую неустойку за причиненные моими людьми неудобства его клиентам, все противоречия можно свести на нет и дальше спокойно жить.

Слушал я этого индюка и задавался вопросом:

— Построить подобным образом разговор сразу после того, как я пришёл в себя, это его личная инициатива или пожелание людей, которых он представляет?

С трудом дождавшись окончания его речи и пребывая в сильнейшей, всепоглощающей ярости, я, тем не менее, постарался ответить спокойно. Правда, получилось у меня это не очень. Больше моя речь напоминала шипение змеи, и я это осознавал, но остановиться не мог:

— Ты, тварь поганая, пришёл мне условия ставить? Неустойку требовать? А ты хоть на миг задумался об одной простой вещи, на хрена мне жить калекой? Не хватило у тебя ума задаться таким простым вопросом? Так я тебе отвечу, мне такая жизнь не нужна. Соответственно, и договариваться с людьми, которых ты представляешь, я не собираюсь. Рано или поздно их достанут, также, как и их семьи. У них был шанс вовремя остановиться и получить право на жизнь, но они его просрали. Смешно звучит требование о компенсации человеку, который смирился со своей смертью. Им захотелось получить неустойку? Они её получат сполна, мало точно не покажется. А теперь, когда ты знаешь, что передать своим клиентам, пошёл на хрен отсюда.

Мужик, который в начале моей речи стоял и всеми силами старался показать свою значимость, к концу этой самой речи, казалось, даже ростом стал меньше. После того, как я закончил говорить и незатейливо его послал, он попытался было что-то сказать. Но тут ему не повезло, к нему подошёл Майкл, положил свою лапу ему на плечо и произнес:

— Тебе лучше уйти.

Мужик ещё больше сдулся, как-то сгорбился и с неохотой покинул палату.

Майкл, проводив посетителя, подошел, присел рядом на кровать и спросил

— С тобой, действительно, все так плохо?

— Мне-то откуда знать? Я только очнулся, — ответил я и с интересом наблюдал за сменой эмоций у него на лице, от выражения непонимания до появления осмысления сказанного и попытки удержаться от хохота. Ему потребовалось какое-то время, чтобы перестать перхать от трудно сдерживаемого смеха, и задать вопрос:

— И что теперь будем делать? Переговорщиков ведь прогнали.

— Думаю ждать, когда меня придут убивать.

Всё-таки Майкл ни хрена не понял юмора. Лицо у него снова нахмурилось, и он принялся о чем-то напряжённо размышлять. Пришлось прерывать его раздумья своим очередным вопросом:

— Майкл, скажи, как долго я находился без сознания, и что за время моего беспамятства произошло в мире?

Он начал отвечать сразу. Казалось, что он это делал, продолжая о чем-то размышлять. Таким безэмоциональным был его рассказ.