Санек (СИ)

Народ жаждал общения, причем все и сразу. Главное, что темы для разговора у всех были разными. Другими словами, каждого интересовало что-то свое из того, что я мог рассказать и о своей жизни, и о стране, из которой я приехал. Например, братьев Пьера очень волновало вопрос, собирается ли Советский Союз рассчитываться по долгам царской России.

Им вообще в голову не приходило, что неоткуда это знать четырнадцатилетнему пацану. Приехал оттуда, значит должен быть в курсе, и точка. Утрирую, конечно, но примерно так это и ощущалось. На самом деле я-то точно знаю, что Союз пошлет всех с этими долгами, но говорить этого не буду ни в коем случае. Еще не хватало остаться виноватым в чужих грехах. Молодому поколению, как это бывает, возможности задать вопросы не дали, старшие развлекались и вымотали меня напрочь.

В конце концов Пьер спохватился, что все уже везде опоздали, он — на какую-то важную встречу, дети — на учебу, жена — тоже куда-то, он не сказал куда. Когда он велел закруглять дебаты, я вздохнул с непередаваемым облегчением. Правда ненадолго, потому что он напоследок произнес:

— Вечером уже обстоятельно поговорим.

Я аж поперхнулся от этой фразы, а это сейчас что было, по верхам пробежали или что?

Народ начал активно разбегаться, и у нас с переводчиком, которого звали Арсением Захаровичем Поречным, появилась возможность перемолвиться об интересующих его вещах.

Так-то о Союзе я и в беседе с французами немало поведал, но Арсения Захаровича интересовали несколько другие аспекты жизни на родине. Пришлось снова заниматься говорильней, не хотелось обидеть этого человека. Но и о своем интересе я не забыл. Попросил его уделить мне время и дать пару уроков французского языка, а то чувствую себя ущербным. Так и кажется, что тебя сейчас посылают с улыбкой на лице, а ты об этом не знаешь.

На эту мою просьбу он ответил, что за пару часов достаточно знаний усвоить не получится, так что и никакого смысла в этом нет.

— Может и так, но попробовать можно, вдруг у меня талант к изучению языков, а я и не знаю, — сказал я, улыбнувшись.

Он расхохотался и ответил:

— Да уж, это обязательно надо проверить. Так и быть, во второй половине дня я приду пораньше, попробуем позаниматься.

На этом наше общение не закончилось, ведь с минуты на минуту должен был появиться вызванный Пьером домашний доктор, так что переводчик мне еще пригодится. А вот после осмотра можно будет на время расстаться.

Этот осмотр по сути ничем не отличался от того, что был в гостинице. Доктор подтвердил, что перелома переносицы нет, велел пару дней поменьше активничать и больше проводить времени в постели и оставил мазь, как он сказал, собственного изготовления, которой следовало смазывать опухшие места.

Осмотр надолго не затянулся, так что и Арсений Захарович вскоре засобирался уходить.

Подумав, что бездельничать хорошо, но скучно, я попросил переводчика добыть у горничных несколько листов чистой бумаги и хоть какие-то письменные принадлежности, а если вдруг обнаружатся чертежный набор, то и совсем славно будет.

Хорошо быть богатым. Такой вывод я сделал, когда горничные уточнили, что мне на самом деле нужно, и притащили в мою комнату все, что я попросил, в течение пары минут. Не в каждой квартире — даже в будущем — найдется то изобилие, которое появилось у меня в комнате, как по мановению волшебной палочки, вот я и подумал, что тоже хочу быть богатым.

Шутка, конечно, но не до конца.

Бумага мне понадобилась для эксперимента, который давно уже хотел провести, да все как-то не получалось. А вот сейчас, когда появилось время побездельничать, решил попробовать маленько поиграться со своей памятью, как тогда, во время похода с дедом за изумрудами. В этот раз попробую повспоминать с толком, вдруг удастся что-то из этих воспоминаний перенести на бумагу. Вернее, наверное, неправильно объясняю суть задуманного. Хочу попробовать, находясь в состоянии, когда вспоминается все, что только я когда-либо видел, зарисовать какую-нибудь деталь или переписать когда-то прочитанную книгу, да мало ли что из удастся извлечь из памяти. Интересно же, вдруг на халяву стану каким-нибудь писателем знаменитым или гениальным изобретателем.

Поиронизировал сам над собой маленько, а потом попытался поймать состояние, в которое я впал в прошлый раз. На удивление получилось практически сразу. Вот только с рисованием в этом состоянии поначалу не задалось. Вспомнился мне со старта почему-то мотоцикл, который я собственноручно ремонтировал не раз и не два. Нет, никаких деталей я не вспоминал и и не зарисовал, попробовал просто перенести на бумагу его внешний вид и, даже находясь в этом своеобразном трансе, умудрился расстроиться. Получалась не картинка, как я надеялся, а какой-то рисунок пьяного подростка. Проще говоря, выходила полная фигня. Плюнул я на это дело и начал как бы рассматривать свой мотоцикл во всех деталях, даже незаметные на первый взгляд царапинки разглядел. Почему-то за этим занятием я так и не выпустил карандаш из рук, да и даже позу не переменил.