Санитарная рубка

Единственный стол, имевшийся в жилище Малыша, был мал, и Анна с бумагами расположилась в углу прямо на полу. Читала бумажные листы, раскладывала их по стопкам, снова перекладывала и не прерывалась даже на короткое время, чтобы перекусить. Сейчас, когда сквозь казенные фразы старых документов начинала проступать, проявляться длинная цепь давних событий, она испытывала странное чувство: будто Алексей стоял за спиной и наблюдал за ней, будто просил ее — доведи до конца, не отдавай в чужие руки. А чьи они — чужие руки? Вплоть до сегодняшнего дня Анна понятия не имела — зачем понадобилась бандитам история церкви? Для каких целей? Найти икону и продать? Неужели она стоит больших денег?

Ответ подсказал Алексей. Имевший привычку писать на разрозненных листках, которые после лежали у него в полном беспорядке и были, словно специально, перепутаны, он, будто предчувствуя и желая Анне облегчить будущую работу, ставил на оборотах понятные только ему значки: маленький крестик в кружочке и просто большой кружок. И вот, когда Анна это обнаружила, стало проще, требовалось лишь рассортировать. Просто кружок — это сканированные документы с его пометками, крестик в кружочке обозначал собственные записи Алексея. И одна из них, прочитанная сегодня, окончательно расставляла все по местам…

«Итог для дурака, то есть для меня, печальный. Знал, что Ленечка Кравкин редкостный сучонок, этакая смесь хлестаковщины и навыков наперсточника на н-ском автовокзале? Знал. И все-таки распустил язык, проболтался. Зачем? Признайся честно — желал поведать граду и миру, что могу еще сделать нечто этакое, если не написать, так раскопать. И влип, как муха в дерьмо. Икона нужна не Ленечке и не Караваеву, икона нужна властям. Зачем? А затем, чтобы припасть к ней своими рылами и размазать перед телекамерами сопли фальшивого сострадания. Произойдет такое, виноват буду только я, дебил стоеросовый. Все надо сделать, чтобы икона им в руки не попала. Надо срочно ехать в Первомайск».

— Не бойся, Алексей Ильич, ничего не попадет, — шептала Анна. — Если, не дай бог, что случится, я все сожгу. Я даже зажигалку у Малыша украла и при себе держу.

Именно здесь, в этом странном доме посреди соснового бора, она обрела спокойную и холодную уверенность. Не боялась, не отчаивалась, не загадывала и не думала о том, как закончится столь круто завертевшаяся история. Ее не волновали последствия, потому что твердо была убеждена: как бы ни сложились обстоятельства, она Алексея Ильича не подведет. И это ясное осознание собственной уверенности придавало столько сил, что не узнавала саму себя. Даже не подозревала, что в ней проснется бойцовский дух.

Так, а это что? Неужели?!

Два грязных, после ксерокса, листа, на них — блеклая машинопись. Бланк Первомайского райкома КПСС. 16 декабря 1962 года. В левом верхнем углу, от руки, написана резолюция:

«Включить в общий отчет об усилении антирелигиозной пропаганды. Данный вопрос держать на контроле и еще раз проработать его с привлечением сотрудников райотдела милиции. Доложить».

И витиеватая неразборчивая подпись. А дальше — текст: