Санитарная рубка

— Ладно, на первый случай поверим. — Бекишев подтянул к себе чистый лист бумаги, быстро написал на нем телефонный номер и, подумав, добавил к телефонному номеру: Эдуард Александрович. Протянул лист Татьяне. — Объяснять, надеюсь, не надо, зачем я этот номер оставляю?

— Не надо. — Татьяна снова взяла сигарету, снова щелкнула зажигалкой, на этот раз прикурила и, слегка отвернувшись, добавила: — Не надо, я понятливая…

Бекишев покивал головой и вышел, не попрощавшись, следом за ним тяжело, по-медвежьи, вывалился боец, зацепившись плечом за косяк. Дверь за собой не закрыл, и Татьяна долго смотрела в узкий проем, где в небольшом торговом зале скучали две ее продавщицы и какая-то любопытная, бедно одетая старушка перебирала модные женские куртки, будто приценивалась, «Пенсии у тебя, бабка, не хватит, — без всякой злости на старуху подумала Татьяна. — Если год копить будешь, может, и купишь, если с голоду не помрешь».

Если, если… Если поверили, значит, отстанут. Татьяна продолжала сидеть, даже не пытаясь подняться, и чувствовала себя так, словно на ней долго-долго пахали, а занял весь разговор не больше десяти минут.

«Как на войне, — тоскливо тянула Татьяна давнюю и тоскливую мысль. — Даже не знаешь, откуда прилетит. А прилететь может в любую минуту… Надолго меня хватит?»

Уже не один раз задавала себе этот вопрос и всякий раз не могла на него ответить, потому что не загадывала — на сколько времени хватит ей сил, чтобы тянуть лямку, к которой никогда не примеривалась, даже во сне такое не могло присниться: магазин, налоговая, бандиты, черный нал, безнал, навар, кидалово… И самое главное — кутерьме этой ни конца, ни края не видно, будто к горизонту бежишь, а он все отодвигается и отодвигается.

— Ладно, рассопливилась… — Вслух сказала самой себе и резко поднялась из-за стола.

Надо было жить дальше.

Остаток дня прошел в обычной суете, а вечером, уже перед сном, когда после душа наконец-то добралась до постели и свалилась на нее, словно подрубленная, вспыхнуло в памяти, будто выключатель щелкнул, и осветилось…

Господи!

Да неужели все это было так недавно? Кажется, протяни руку — и дотронешься, ведь ничего не забылось, все помнится.

Маленькая комнатка в общежитии на первом этаже, где проживали семейные пары; старый диван, стол, застеленный клеенкой и заставленный молочными бутылочками для Сашки, детская кроватка в углу, шкаф и книжная полка, прибитая к стене, — вот и все пространство семейной жизни. Не повернуться. Но это молодых нисколько не тяготило, они воспринимали такое положение, как должное, да и стоило ли обращать внимание на такие мелочи, если владело ими совсем иное — они были счастливыми. Безоглядно счастливыми. Ведь только что Сашка начал ползать, но не вперед, а назад, пыхтел, старался и недовольно мотал головой, когда они пытались поменять ему курс движения. Смеялись, глядя на своего первенца, и от этого смеха расширялось махонькое пространство комнатки, становилось большим, как жизнь.

Приехали поглядеть на внука родители Алексея. Свалили в углу кошели с гостинцами, и свекровь решительно принялась все переставлять и передвигать в комнатке по-своему. А Татьяну с Алексеем отправила погулять. И нисколько было не обидно — ни капельки. Она же из лучших чувств й побуждений. Пусть передвигает и переставляет. А они — в город, по которому почти год не ходили вдвоем. Оказывается, это тоже счастье. Держаться за руки, идти по тротуару, смотреть на прохожих и прищуриваться от удовольствия, когда светит уже усталое после лета сентябрьское солнце.

Свернули на тропинку, чтобы посидеть в парке, и на тропинке этой нашли пятьдесят рублей. Одной, зелененькой бумажкой. И начали хохотать, как ненормальные, нет, не от радости, а от удивительного совпадения: утром Татьяна посетовала, что осталась у них только последняя пятерка, вот приедут родители Алексея, надо же их угостить… И как делить эту пятерку, она ума не приложит. Алексей заверил, что деньги он найдет, а на вопрос: где? — как всегда, коротко ответил: в Караганде. Это значило, что займет у кого-нибудь до зарплаты. И вот нашлись деньги, даже ближе, чем в Караганде.

— Я первый увидел, значит, они мои, значит, имею право распоряжаться как хочу. Вопросов не задавать, не вякать, не ахать и строго следовать за мной

И потащил ее в кафе «Аэлита». Татьяна пыталась остановить, говорила, что там очень дорого, но Алексей ее не слушал. Чуть не силком усадил за столик, заказал шампанское, конфеты, пирожное и смотрел на нее такими глазами… Какое же это счастье, когда на тебя так смотрят! После кафе они снова пошли в парк и там, на шаткой скамейке в дальнем углу, целовались взахлеб, до тех пор, пока не опомнились и не огляделись вокруг. Увидели, что наступают сумерки, спохватились, что пора возвращаться домой, и побежали, не размыкая крепко сведенных рук.

Теперь смешно — пятьдесят рублей, теперь она могла бы целиком кафе откупить хоть на сутки, да только смотреть там на нее, как смотрел Алексей, никто не будет.

Татьяна выла в подушку и шептала: