Санки, козел, паровоз

Его и раньше уличали в сходстве с Михаилом Козаковым, как-то раз даже разыгралась забавная сценка в «Софии». Виталик выпивал и закусывал там с двумя подружками-соседками, сестричками Инной и Аллой Меклер — внучками той самой мадам Меклер с Псковского, — когда поблизости, сдвинув столы, угнездилась развинченная компания артистов «Современника». Они галдели, блаженствовали, ловя устремленные на них восторженные взоры, пили коньяк и хаяли предстоящую гастроль в Миасс. И вот взгляд актрисы — Виталик уж не помнит какой, но явно узнаваемой — скользнул по его лицу, остановился и обратился на Михаила. Она толкнула актера локтем и что-то шепнула. Козаков слегка повернул голову, изучил Виталикову физиономию, улыбнулся и покивал. Память об этом знаменательном событии вот уже полвека бережно хранится в душе Виталия Иосифовича Затуловского.

Педро Зурита правильно понял, что от него ждут. Он погрузился в это мягкое тесто, он сопел и старался, наконец она заверещала и благодарно вцепилась ему в волосы. Соня, девушка аккуратная, сама обтерла все, что следовало, чистой тряпицей и подтолкнула Виталика к столу:

— Давай, не поел ведь.

Он выпил, чокнувшись с ее носом, закусил круто поперченным помидором и жареной сосиской и почувствовал, что исчерпал свои обязательства.

— Сонь, а можно я ребятам пару сосисок возьму, нам ведь аванса не выдали, есть не на что?

— Да ты скажи, пусть приходят. Ты этому скажи, голубоглазенькому.

— Понял, а Вовке, что ж, голодным ходить?

— А Вовке возьми сосиску.

Виталик принес Володе сосиску, помидор и кусок хлеба, а Алика отправил добывать пропитание в поте лица своего.

Впрочем, альфонсизм их на этом закончился, ибо они нашли источник обильной и бесплатной пищи. На некоторых судах оставалось немало жратвы, потому что часть команды сходила на берег, и они ежедневно посещали эти точки с неизменным успехом. Вскоре волнующий образ пухлой несъеденной колеты совершенно испарился из их памяти.

Они узнали красивое слово стивидор, научились отличать трюм от твиндека, стропить парашют (то есть прицеплять большое металлическое корыто с грузом и четырьмя проушинами по углам к крюкам подъемного крана), постигли разнообразие грузовых вагонов и платформ — арбели, кушманы, пульманы и прочая. Тощие и на вид хлипкие местные ребята перетаскивали многопудовые грузы, и москвичи, поначалу полагая это невозможным, втянулись. Мешок с кубинским сахаром-сырцом — желтыми невозможно сладкими кристаллами — весом сто двадцать кило клали тебе на спину, прикрытую мешковиной, и ты тащил его с десяток шагов, чтобы скинуть в нужном месте. Под первым, неловко принятым на плечи, Виталий согнулся и добрел до цели в таком состоянии — выпрямиться уже не смог. Алик и Володя оказались покрепче. Еще они кантовали тюки каучука — те весили всего восемьдесят килограммов, но имели жутко неудобную форму. Самым сладостным воспоминанием — в прямом смысле — осталась разгрузка ящиков со сгущенкой. Неплохо шло дело с фисташками в больших жестяных банках. А еще не забылось вьетнамское мыло. Боже, ну зачем нашей великой и необъятной родине, думалось Виталику, вьетнамское мыло? Впрочем, грузчики перли домой не только сгущенку и фисташки (бригадир сразу же разбивал один ящик для нужд трудящихся), но и это вонючее мыло.

А что за город Одесса, аромат которого так обстоятельно описан многими, от Бабеля до Жванецкого, Виталик тогда так и не узнал. И не слышал ничего похожего на «Моня, иди уже кушать или ты лопнешь мое терпение!» Через десять дней они получили расчет, купили палубные билеты на теплоход «Ленсовет» и отправились в Крым, в Ялту. Там, где-то под Гурзуфом, жил у своих родственников их друг Толик Фомин, тот самый, счастливый владелец мотоциклиста-пулеметчика и собрат по Обществу. Несмотря на палубность билетов, ночь они провели на коврах музыкального салона, за — нет, скорее под — белым роялем, откуда их шуганули только на рассвете.

В Гурзуфе они поставили палатку у края виноградника и до самого возвращения питались преимущественно виноградом. Долго после этого Виталик видеть не мог этой ягоды, а от виноградного сока ему становилось худо. Поутру, сделав для охраны палатки Жору — имитация спящего человека из одеяла и старых кедов особенно удавалась Алику, — они на целый день спускались к морю. Только одним омрачено воспоминание Виталика о славном этом отдыхе: он-то надеялся, что десять дней тяжкой работы грузчиком укрепили его жидковатые мышцы до такой степени, что он сможет наконец победить в армреслинге тощего, хотя и жилистого Толика. Но — не смог.