Санки, козел, паровоз

Воды арыка бегут, как живые,
Переливаясь, журча и звеня.
Возле арыка, я помню, впервые
Глянули эти глаза на меня.

В нееееебе блещут звезды золотые.

Ярче звезд очей твоих краса.
Только у любимой могут быть такие
Необыкновенные глаза!

Где бы я ни был: в пустыне безбрежной,

В море, в горах с пастухом у огня, —
Эти глаза неотрывно и нежно,
Мне помогая, глядят на меня.
В неееебе…

Ну и так далее.

А ты пела смоляниновскую «динь-динь-динь» — нам с Ольгой ужасно нравилось. Тогда вообще славные песни были. Сейчас, надо тебе сказать, такое здесь творится! Поют все меньше, больше показывают ноги, сиськи и — ногти. Вот, скажем, певица с вполне музыкальным погонялом — что-то вроде Модератовой. Много желтых кудряшек. И голос есть какой-никакой. Да только дотерпеть до него надо: сначала долго-долго из-за кулис выползают ногти, а уж потом… М-да, большие перемены. Ногти взамен пения, а вместо рыбьего жира — «Омега 3». То же самое, но — красиво! Старый брюзга, знаю, как же. Вот вижу, как пара разнополых — ну хоть так — подростков в метро самозабвенно высасывают пломбы друг у друга, и кричу им: «Ребята! Попробуйте е…ся наедине. Это здорово, это классно, это — по-вашему говоря — прикольно. Поверьте моему опыту». Куда там — крик беззвучен, робею.

Ох, отвлекся. А еще была баллада про кошку и плов. Ты помнишь? Ну ее-то стоит привести целиком:

На Востоке любят Насреддина.

За веселый нрав и мудрость слов.
Вот одна забавная былина
Про жену, про кошку и про плов.
Раз мудрец жене пять фунтов риса
И еще пять фунтов мяса дал
И в саду под тенью кипариса
В ожиданье плова задремал.
Но зато хозяйка не дремала
соседа в гости позвала,
Жирным пловом вдоволь угощала,
А ушел — тарелки убрала.
Встал мудрец, жена не растерялась
И кричит: «Протри глаза, осел!
Плов пропал! Пока я убиралась,
Кошка весь очистила котел».
Но мудрец без шума и без крика
Кошку взял за хвост и за усы
И спокойно сонную мурлыку
Положил, как в лавке, на весы.
Подождал немножко —
И спросил мудрец без лишних слов:
«Если это плов, то где же кошка?
Если это кошка, гдеееее же плов?..»

С перерывами этого хватало до Орла. Путь на Чернигов проходил под «Челиту»:

Ну кто в нашем крае Челиту не знает:
Она так умна, и прекрасна,
И вспыльчива так, и властна,
Что ей возражать опасно.
И утром и ночью поет и хохочет,
Веселье горит в ней, как пламя,
И шутит она над нами,
И с нею мы шутим сами.
Ай-яй-я-яй! Что за девчонка!
На все тотчас же сыщет ответ,
Всегда смеется звонко.
Ай-яй-я-яй! Зря не ищи ты,
В деревне нашей, право же, нет
Другой такой Челиты.

Ольге особенно нравилось это «Ай-яй-я-яй», поэтому мы повторяли его, понижая голос, пока она не засыпала и мы могли немного отдохнуть. Но вот на заднем сиденье возрождалась жизнь и звучало грозное: «Ну!» И тогда:

Жемчужные горы сулят ей сеньоры,
Но денег Челите не надо,
Она весела и рада
Без денег и без наряда.
По нраву Челите лишь солнце в зените,
А всех кавалеров шикарней
Считает простого парня,
Что служит у нас в пекарне.
Ай-яй-я-яй!..

До Белой Церкви пели про мельника, осла и мальчика:

Дедушка с внуком плетутся пешком,
Ослик на дедушке едет верхом.
— Тьфу ты! — хохочет народ у ворот. —
Старый осел молодого везет!
Где это видано, где это слыхано?
Старый осел молодого везет.