Санки

Я понял, что не в силах контролировать свой гнев, превращающий меня в красноглазое чудовище, способное убить всех, кто не поступает по-моему. Это сокращало время на раздумье, и я снова почувствовал, как закипает моя кровь, а кожа все больше съеживается и стареет. Вечер я провел в своей комнате, стараясь не показываться родителям на глаза под предлогом уроков, я обложился книгами и тихо сидел, рассматривая ключи и анализируя всю информацию, которую знаю. Надо бы еще раз поговорить с кухаркой, почему она возит эти санки, если они не ее. Меня тут же осенила мысль, которая была так очевидна, но не посещала меня ранее: ее ужасная кожа, красные глаза, санки – все это очень походило на то, что происходит со мной сейчас. Возможно, она тоже жертва. Нужно срочно увидеться с ней и все разузнать.

Мама принесла мне ужин в комнату и хотела осмотреть мои локти, но я отказался в жесткой форме, сказав, что уже все прошло. Затем в дверь постучали, я подумал о сегодняшнем дне – ведь это не может сойти мне с рук, весь класс видел меня чудовищем и то, что я сотворил с Деном.

Это оказалась та самая женщина – психолог из школьной комиссии, что приходила ко мне раньше, сегодня было назначено второе занятие с ней, а мне вот совсем не до нее сейчас! Мама открыла входную дверь, а я одновременно закрыл свою на импровизированный замок, сделанный только что из бельевой веревки и резинки. Она попыталась войти, но дверь не поддалась.

Я написал ей записку: «Здравствуйте, уважаемая дама! (Я забыл, как ее зовут, а на долгие размышления не было времени.) Прошу прощения, но сегодня я не смогу принять вас. Приболел. Надеюсь на скорую встречу».

Кажется, это вырванный кусок из какой-то недавно прочтенной книги, слова точно не мои, но мне понравившиеся. Я просунул записку под дверь и прислонился ухом. Тишина. Наверно, ушла. Я расслабился и лег на кровать, продолжая планировать.

Перед сном я заглянул в спальню к родителям.

– Спокойной ночи, мама, спокойной ночи, папа, – я послал им воздушный поцелуй своей состарившейся рукой, на которую набросил полотенце, имитируя поход в душ, таким образом скрыв изменения на коже. Они пожелали мне доброй ночи в ответ, и, уже закрывая дверь, я заметил, что на маминой прикроватной тумбочке стоит глиняная сахарница, что раньше стояла в шкафу в гостиной. Мама рассказывала, как бабушка лет сто назад купила ее у хромой женщины на гончарной выставке в Москве. «Неужели мама ест сахар по ночам?» – подумал я и поблагодарил родителей на сон грядущий за то, что облегчили мне задачу. Лучше иметь свой ключ, чем гадать, соизволит ли школьный отворить домашнюю дверь.

Ночь.

Я не стал дожидаться санок, так как не хотел тратить время, которое и без того подгоняло меня вперед. Собрался, взял фонарик, спички, маленький ножик (на всякий случай), тихо зашел к родителям и, убедившись, что они спят, взял из сахарницы ключ. Крышка звякнула б тишине под протяжный папин храп, я застыл в ожидании такого нелепого разоблачения, но и на этот раз мне чудом повезло: мама перевернулась на другой бок и заснула крепким сном. Я подошел к двери и чуть было не споткнулся обо что-то большое. «Ну понятно, без вас никак!» – прошептал я, скрутил длинную веревку, взял санки и вышел на улицу.

Это мое время. Белые хлопья, кружась в медленном танце, беззвучно и мягко ложились на землю, засыпая мои следы. Луна, оголив плечо, сквозь мутную небесную пелену привычно смотрела на меня, провожая в путь. Где бы я ни был, она всегда рядом, всегда смотрит и никогда ничего не говорит. Я привык к ночи, тишине, привык к санкам, что плелись за мной повсюду. Кожа на животе, спине и ягодицах сморщилась и покрылась редкими седыми волосками. Я заметил их еще днем и даже вырвал несколько штук, но сейчас они появились снова и непривычно щекотали мое измученное тело.

Я дошел до того места, где вчера мы с кухаркой повернули на ее улицу, но сегодня все выглядело иначе: другие дома, заборы, лес стоит совсем не там, где стоял ранее. Я зажмурился, помотал головой и, открыв глаза, снова осмотрелся – место совсем другое. Я прочесывал улицу за улицей в поисках нужной мне, но ее, как назло, не было. Гнев подкрался незаметно, но очень внушительно, я обернулся, бросил веревку на землю и что было сил пнул санки ногой. Они отлетели назад, развернулись и остановились. Ничего не произошло. Я снова ударил их, а затем залез сверху и начал бить ногой по перекладинам со всей силы. На вид они тонкие и старые, но выдерживали мои удары очень стойко, ни одна из перекладин не треснула. Тогда я разозлился еще больше, достал спички из кармана и поджег кончик веревки. Синий огонек аккуратно, задыхаясь, пополз вверх. Я перевернул веревку, помогая ему разгореться.

«„Огонь – это самая страшная стихия, способная безжалостно уничтожать все на своем пути", – говорила Вера Романовна на уроке обществознания», – вспомнилось мне вдруг.