Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761

Издревле у людей считалось важным быть прилично одетым, и большинство обществ на протяжении веков вырабатывало нравственные и практические соображения по поводу манеры одеваться925. С появлением аристократического общества правители и элита при помощи костюма демонстрировали свое величие или амбиции. В эпоху Возрождения дворы правителей росли и становились все изысканнее, что отражалось на их внешнем облике, в котором подчеркивалась парадная роскошь926. Историки раннего Нового времени все больше тяготеют к анализу символического содержания моды, наряду с исследованием экономического значения и потребления одежды927. Манера одеваться служила информативным высказыванием о самовосприятии индивидуума или группы, так же как и об их восприятии других групп общества. Внешний вид был важным показателем, необходимым для доступа в коридоры власти и в окружение правителя928. Дворы и правители весь период раннего Нового времени раз за разом подчеркивали в официальных распоряжениях необходимость быть подобающе одетыми как на официальных государственных торжествах, так и на регулярных придворных мероприятиях. Подобно тому, как оценивались резиденции каждого двора, его клиентела и его праздники, так и внешний облик государей, их семей и их ведущих придворных взвешивали и обсуждали современники по всей Европе929.

В начале Нового времени европейская придворная мода следовала за течениями политической и культурной жизни. Так, в XVI в. властвовали итальянские моды, в XVII в. в придворном платье царил контраст между стилем Бурбонов и Габсбургов, а при английском дворе просматривались различные стилистические связи с его континентальными партнерами – Испанией, Данией и Францией930. К концу XVII в. двор Людовика XIV выступал как признанный европейский лидер изящного вкуса и источник заимствования фасонов, терминологии, материалов (таких, как шелк и кружева) и для его союзников, и для соперников. Французский двор служил наглядным воплощением принципа демонстративного потребления, когда богачи и честолюбцы красовались в нарядах из дорогих материалов, украшенных драгоценными пуговицами, кружевом и вышивкой, чтобы подтвердить свой высокий статус931. Дороговизна таких нарядов и желание ограничить их доступность кругом элиты вызвали в это время появление законов против роскоши в целом ряде стран, в том числе в елизаветинской Англии, в Испании Филиппа IV, во Франции Людовика XIII932. Но во многих государствах трудно было добиться исполнения этих законов, так что их нередко отменяли. Зато в XVIII в. в придворной моде постепенно появлялись черты военного костюма, воплощавшие стиль Фридриха-Вильгельма I Прусского или Карла XII Шведского, при сохранении многих признаков статуса и богатства прежних столетий933. Такое сочетание функционального и символического оказалось привлекательным образцом для молодого монарха, стремившегося утвердиться на европейской сцене: для русского царя Петра I.

Русскую элиту начала Нового времени иногда воспринимают как сравнительно изолированную, а между тем уже начиная с середины XVII в. ей были знакомы элементы европейского платья. В библиотеке Кремля имелись книги с картинками, показывающими иноземную одежду. В Немецкой слободе в Москве поселились иностранные ремесленники и портные, и позднее, в 1672–1675 гг., они снабжали костюмами придворный театр934. При этом дорогие привозные шелка и бархат для царя и высшей знати поступали не с европейского рынка, а из Османской империи или из Персии, ведь у России с этими краями были давние торговые связи935. Усвоение иноземных фасонов связывали с влиянием чуждых идей, вызывавших противодействие консервативных элементов в московской иерархии. В 1675 г. царь Алексей Михайлович издал указ с запретом надевать иноземное платье и брить бороды936. И все-таки некоторые аристократы начали обзаводиться этими нарядами и носить их. Так, князь Василий Васильевич Голицын, фаворит регентши Софьи Алексеевны, ходил дома в польском платье, особенно когда принимал иностранных гостей, а иной раз и на публике937. Судя по портрету вдовы царя Федора Алексеевича, царицы Марфы Матвеевны, сделанному в самом конце XVII в., в московском высшем обществе происходили некоторые изменения: царица одета в традиционной манере, в строгие длинные одежды, с покрытой головой, но в руках у нее маленькая собачка и сложенный веер. И если для прочей Европы это обычные атрибуты изображения великосветских дам, то на русском портрете они появляются здесь впервые938.