Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761

Процесс перехода к новым женским фасонам еще больше осложнился после 1718 г., с появлением надеваемых под юбки обручей по английской моде, по-французски именуемых panier (корзина, чехол), а по-русски известных как фижмы, или фишбейн (от немецкого Fischbein – китовый ус). Они сделались общепринятой частью дамского гардероба при всех дворах Европы и представляли собой круглую, а позднее овальную конструкцию из бересты или китового уса, крепившуюся на талии поверх нижней юбки, а уже сверху надевалось платье. Окружность фижм постепенно возрастала, достигнув высшего (или лучше сказать, широчайшего) предела в 1730-х гг.949 Введение фижм в обиход определенным образом сказывалось на осанке и движениях носивших их женщин. Больше нельзя было стоять, опустив руки вдоль тела, а потому их постоянно держали перед собой согнутыми в локтях. К тому же сам размер каркаса (который зависел от уровня светского мероприятия) затруднял любое движение вбок, так что каждый простой маневр – пройтись по комнате, сесть, войти в дверь – превращался в отдельное физическое упражнение950. Русским женщинам, привычным к довольно свободным старомосковским одеяниям, это переодевание как минимум причиняло неудобства, потому что ни двигаться, ни дышать в таком наряде без практики было невмоготу. Словом, так как женщинам петровского времени было велено носить неподобающую с их точки зрения одежду, создававшую им физические затруднения, то и нетрудно понять, отчего многие знатные женщины предпочитали в частной обстановке своих домов или имений по-прежнему надевать старомодные платья.

Старомосковский стиль удерживался в некоторых областях женской моды, например в косметике. В XVI–XVII вв. косметику применяли, чтобы добиться необходимой белизны лица и румянца на щеках, этих традиционных признаков женской красоты. Георг Шлейзинг, немец, побывавший в России в 1680-х гг., отметил, что такой грим был в числе первых подарков, которые муж делал своей молодой жене951. Но при этом русским дамам хотелось вовсе не нежного румянца. Сэмюэл Коллинз, личный врач царя Алексея Михайловича, писал: «Румяна их похожи на те краски, которыми мы украшаем летом трубы наших домов и которые состоят из красной охры и испанских белил»952. Намазанная на лицо толстым слоем, эта краска вызывала немало комментариев со стороны иностранных наблюдателей, хотя и не все они были столь прямолинейны, как Питер Генри Брюс, который забраковал «этот нелепый обычай раскрашивать лица»953. Некоторые современники сравнивали его с английской модой наклеивать мушки – крохотные кусочки шелка или бархата, которыми скрывали изъяны кожи на лице, на плечах, на груди или на руках954. В России они также приобрели популярность как средство привлечь внимание к той или иной части тела, и, подобно языку вееров, появился и язык мушек, названия которых зависели от их размещения955. О популярности мушек можно судить по одному лубку середины XVIII в., на котором были представлены их разнообразные формы, названия и значения956.

Внедрение этих реформ шло нелегко. Когда местные чиновники из Сибири обратились с прошением разрешить им сохранить свою привычную одежду, так как просто не могли себе позволить одеваться согласно новым указам, то правительство, по практическим причинам, ничего не могло с этим поделать957. С другой стороны, утверждение доносчика, будто знатные московские женщины одеваются по старинке и смеются над дамами в «немецком» платье, казалось более серьезным, так как эти женщины как раз и были в числе главных мишеней петровской реформы, а имена, названные в доносе, – жены Петра Долгорукого и Ивана Мусина-Пушкина – принадлежали ведущим знатные родам958. Тому, что реформы все же привились, вопреки всем неудобствам и неудовольствиям, существовало несколько причин. Это была обычная петровская система принуждения, как финансового, так и физического, вместе с некоторой долей бесчестья. Тем, кто не подчинялся петровским преобразованиям, грозил как минимум штраф вроде «бородового сбора», а то и побои от царя, как случилось с несколькими упрямыми представителями высшего общества959. Князь Б.И. Куракин вспоминал, как возле московских ворот стояли должностные лица, взимавшие штраф с людей, одетых на старый лад. Тех, кто не мог заплатить, подвергали унижению, обрезая их кафтаны до положенной длины прямо на улице960. Приверженность новому стилю в одежде и прическе была важна еще и потому, что те, кто стремился приобрести влияние или покровительство при дворе, осознавали непреходящую ценность близости к царю. Поэтому в царствование Петра ведущие знатные фамилии нередко готовы были претерпеть унижение брадобрития и переодевания в чужеземное платье ради того, чтобы не дать какой-нибудь другой семье занять их привилегированное место961.