Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761

Некоторые мероприятия требовали особых костюмов, будь то события, происходившие от случая к случаю, как царские свадьбы, описанные в главе третьей, или регулярные увеселения вроде придворных маскарадов, рассмотренных в главе четвертой. В этот период была официально воспринята традиция придворного траура, и теперь русский двор отмечал кончины членов европейских династий согласно протоколу, принятому при других дворах977. Как известно, Елизавета не любила черный цвет, который она естественным образом связывала со смертью, но ее двор прилежно фиксировал и отмечал (с несколькими перерывами) положенный период траура по случаю кончины королевских особ того периода. Так, в 1751 г. двор отмечал смерть вдовствующей императрицы Священной Римской империи Елизаветы Христины, шведского короля Фредерика I, Фредерика, принца Уэльского, Вильгельма IV, принца Оранского978. Вид придворного платья зависел также от того, где находился двор. Члены императорского двора и молодого двора великого князя и великой княгини получали особые инструкции относительно нарядов, их цвета и стиля, которые полагалось носить в летние месяцы в Петергофе и Ораниенбауме979.

Хотя в рассматриваемый период при дворе все больший вес приобретал подобающий костюм, случалось и так, что вкус правителя преодолевал принятый обычай. Елизавета в свое царствование устроила несколько маскарадов с переодеванием («метаморфозы»), на которых кавалеры надевали женские наряды, и наоборот. Эти маскарады, выходившие за границы допустимого в одежде, явственно демонстрировали, как далеко зашли изменения внешнего вида и насколько преобразились навыки пристойного взаимного обхождения в новой светской обстановке. Такие маскарады были впервые кратко упомянуты в камер-фурьерских журналах во время пребывания двора в Москве в 1744 г., причем трансгендерный характер костюмов, надевавшихся по этому случаю, был в камер-фурьерских записях обозначен вполне понятно. Екатерина, попавшая на маскарады с переодеванием вскоре после приезда в Россию, отмечала в мемуарах, что Елизавета приглашала на них «лишь тех, кого сама выбирала» – увеселения явно не годились для широкого круга980. Затем такие маскарады возобновились при дворе в 1750 г., на этот раз в более привычной резиденции, в Петербурге981. Их описание в камер-фурьерском журнале проливает немного больше света на требования к облику приглашенных мужчин: «большие фижменные юпки», платья, женские придворные прически982.

Если пятнадцатилетней Екатерине по нраву были такие развлечения, то подобное чувство разделяли далеко не все. Она описывает, как сильно не нравились они придворным кавалерам, которым было стыдно за свой вид и неловко двигаться в столь непривычных одеждах. Да и придворным дамам было ненамного лучше, так как покрой их мужских костюмов им явно не подходил, а у пожилых дам были «короткие толстые ноги»983. Екатерина упоминает о происшествии на одном из таких маскарадов, когда графиня Анна Гендрикова во время танца сбила ее с ног и она свалилась под юбку графа Карла Сиверса. Перед нами рассказ о смешном случае, но он свидетельствует о совершенно реальных практических затруднениях, которые испытывали мужчины и женщины, поменявшись платьем, ведь теперь они занимали в пространстве совсем не то место, к какому привыкли. Тот факт, что это случилось, когда Екатерина с Сиверсом танцевали полонез, в котором всегда ведет кавалер, наверно, только усилил неразбериху, потому что гендерные роли были практически, перевернуты наоборот. По сути дела, в центре этих увеселений блистала одна фигура Елизаветы, которая, очевидно, обладала подходящим телосложением (в частности длинными ногами) и осанкой, выработанной на уроках танцев, что позволяло ей достойно носить мужской костюм984.