Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761

Вряд ли можно сомневаться в том, что основание Санкт-Петербурга в 1703 г. было важнейшим событием. Он представляет собой поразительное физическое воплощение воли одного правителя создать новый город, а затем использовать его как платформу для разработки других замыслов, будь то коммерческие, военно-морские или культурные начинания. Однако новому городу едва исполнилось 20 лет, как его основатель умер. Поэтому дальнейшим своим восхождением к славе внутри России и, что еще важнее, – на европейской (а затем и на мировой) арене Петербург больше обязан стараниям сменявших друг друга преемников Петра. Наследие Петра имело громадное символическое значение, и сам факт захоронения императора в 1725 г. в Петропавловском соборе, в сердце его собственного творения, служит самым красноречивым свидетельством этой преемственности. Если при юном Петре II кратковременный отъезд государя и двора в Москву грозил низвести Петербург до положения провинциального порта, то символичное возвращение Анны Ивановны в северный город в 1732 г. возвестило о намерении впредь культивировать его как главную резиденцию двора, и преемники Анны продолжили этот процесс. С начала 1730-х гг. двор и элита постоянно пребывали в Петербурге, благодаря чему восстановилась его роль испытательного полигона для проекта «европеизации» России. В настоящей работе, путем изучения институтов и практик, вводившихся тогда в Петербурге, были исследованы различные аспекты взаимосвязи России с остальной Европой в этот период.

Созидание города, рассмотренное в первой главе, было грандиозным проектом, особенно в неблагоприятных природных условиях побережья Балтики. Хотя в первые десятилетия существования Петербурга разрабатывались многочисленные планы и издавались указы и распоряжения, он с неизбежностью нес на себе следы поспешной и нерегулярной застройки. Но, пожалуй, при всех недостатках физического облика города, важным было то, что он олицетворял собой к концу жизни своего основателя в 1725 г. В целенаправленном создании и стимулировании развития определенных городских пространств (от дворцов царской семьи и знати до верфей Адмиралтейства, от основания нового образцового научного учреждения – Академии наук – до становления Петербурга как места постоянного отправления религиозного ритуала) слились традиционные и новые течения. Еще важнее было то, что город физически воплощал причастность России к жизни остальной Европы, что во многом и задало тон этой взаимосвязи на сотню лет вперед. Внешний облик Петербурга, его институты, его общественная и культурная жизнь – все имело отношение к другим тогдашним дворам и городам Европы, но при этом обладало отчетливым русским колоритом.

В планировании и строительстве Петербурга проявилось царившее тогда во всех странах Европы увлечение регулярностью. Во второй главе рассмотрено, как эти идеи воплощались в Петербурге посредством создания нового учреждения, Полицейской канцелярии. На этот орган возлагалась обязанность установления «доброго порядка» путем регулирования многих аспектов повседневной жизни города. Полицейские законодательные предписания касались, в большинстве своем, тех же сфер ответственности власти, что и их эквиваленты в других странах Северной и Центральной Европы, с особым вниманием к охране здоровья и безопасности горожан. Некоторые меры регулирования, вроде попыток ограничивать чрезмерное употребление алкоголя или пресекать безнравственное поведение, имели прецеденты в российском контексте, но столичность Петербурга повышала значимость таких процессов, как дело Дрезденши. Другие сферы законодательного регулирования, например азартные игры, были сравнительно новыми и отчасти объяснялись европеизацией светской жизни двора. В законодательстве проясняется различие между непристойным или неподобающим поведением народа и светскими развлечениями знати с новыми элементами – освоения последних ожидали от элиты, тогда как среди других групп общества они распространялись лишь постепенно.