Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах

Недалеко от «Гастрита», на углу Невского и Владимирского проспектов, в первых этажах ресторана «Москва» в свое время открылось безымянное кафе. Первоначально оно так в народе и называлось: «Подмосковье». Затем, если верить молодежному фольклору, белые кафельные стены кафе расписал огромными «пародийными петухами» художник Евгений Михнов, и кафе приобрело новое название: «Петушки». Его-то и облюбовала ленинградская неформальная молодежь для своих постоянных встреч. В общение они привнесли свои обычаи и традиции, свои непривычные правила поведения, собственный, раздражающий взрослых сленг. Атмосфера в кафе резко отличалась от обязательных комсомольско-молодежных рекомендаций по проведению культурного досуга и отдыха.

Вскоре у кафе появилось новое неформальное название. Вот как об этом повествует легенда. Правила поведения в кафе запрещали курение внутри помещения. Ребята выходили в тесный коридорчик, который сразу же наполнялся густыми облаками дыма, сквозь который не всегда можно было не только увидеть что-либо, но и услышать. Однажды к ним подошел милиционер. «Что вы тут курите. Безобразие, какой-то Сайгон устроили». В то время как раз шла война во Вьетнаме. Слово было найдено, а, как известно, «вначале было Слово…» Так в ленинградской топонимике появилось одно из самых знаменитых и популярных названий «Сайгон». Соответственно, постоянные посетители «Сайгона» стали «сайгонщиками». Среди них были известные в будущем диссиденты и политики, поэты и художники, актеры и общественные деятели – все те, кого в начале 1990-х годов окрестят, кто с ненавистью, а кто с благодарностью, шестидесятниками.

Случайный однофамилец Романовых

В 1970-е годы героем городского фольклора становится первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Васильевич Романов – Гэ Вэ, как его пренебрежительно окрестили в Ленинграде. Деятельный и инициативный комсомольский работник, сделавший блестящую партийную карьеру, в глазах большинства ленинградцев Романов стал олицетворением ханжеского партийно-бюрократического чванства эпохи загнивающего социализма. Его имя вошло в пословицы («Мариинка танцует, Елисеев торгует, Романов правит») и осталось в ленинградской неофициальной микротопонимике (Дамба Романовна). О нем рассказывали потешные анекдоты, приводить которые нет смысла – они у всех на слуху, и сочиняли школьные страшилки («Дети играли в Сашу Ульянова/Бросили бомбу в машину Романова»). О нем остались легенды, составившие сравнительно небольшой, но достаточно цельный пласт фольклорной культуры.

Пятидесятилетие Октябрьской революции в Ленинграде решено было отметить возведением нового концертного зала. Идея будто бы принадлежала самому Г. В. Романову, и он лично курировал проектирование здания. Но когда проект был уже готов, и времени для его реализации оставалось мало, выяснилось, что место для строительства вообще не определено. Исполнители нервничали, постоянно напоминая об этом Григорию Васильевичу. Однажды, как рассказывает легенда, такой разговор зашел в машине первого секретаря по пути от Московского вокзала в Смольный. Романов не выдержал и махнул рукой: «Вот здесь и стройте!» Машина в это время проезжала мимо так называемой Греческой церкви, построенной в свое время усилиями греческой общины Санкт-Петербурга вблизи греческого посольства. Так, если верить легенде, была решена судьба этой церкви. Она была снесена, и на ее месте действительно в 1967 году был открыт новый концертный зал, названный громко и символично – «Октябрьский». Во всяком случае, именно этим поспешным и, по всей видимости, случайным решением первого секретаря можно объяснить поразительную недостаточность пространства, в которое буквально втиснут архитектурный объем здания.

Кажущаяся заинтересованность Романова объектами культуры побудила литературную и театральную общественность выйти с инициативой создать в Ленинграде музей Александра Блока. Но, как оказалось, именно у Романова это предложение встретило неожиданное сопротивление. Говорят, он противился до последнего момента, а когда подписывал последнее распоряжение, то будто бы в сердцах вымолвил: «Пусть это будет последний литературный музей в Ленинграде». Музей одного из самых петербургских поэтов открыли только в 1980 году.