Санкт-Петербург. Полная история города

Невский проспект после обстрела немецкой артиллерией. Блокадный Ленинград. 1942 год

В сентябре с продовольствием было туго, но настоящий голод начался во второй половине октября. Аспирантка ленинградского Всесоюзного института растениеводства Зоя Васильевна Янушевич вспоминала: «Поздней осенью кое-где на огородах оставались кочерыжки от снятых головок капусты. На них иногда можно было обнаружить и остатки нижних листьев. Да и сами кочерыжки, уже без листьев, представляли собою еду. Некоторые люди обратили на них внимание, стали собирать, и их становилось всё меньше и меньше, и можно было выковыривать лишь втоптанные, вмерзшие в землю обломки. Я их собирала, когда оказывалась где-то в поле по возвращении с работ (продолжали копать рвы и дзоты)».

Продовольственные карточки были введены в Ленинграде ещё 17 июля, но тогда это было сделано для упорядочивания снабжения населения продуктами. По мере роста нехватки продовольствия карточные нормы снижались и достигли минимума в период с 20 ноября по 25 декабря 1941 года, когда рабочие получали в сутки двести пятьдесят грамм хлеба, а все остальные (служащие, иждивенцы и дети) – сто двадцать пять грамм. «Но какой это хлеб? – писала одна из жительниц блокадного города своему эвакуированному сыну. – В нём 30 процентов целлюлозы, 10 процентов дуранды (жмыха) и ещё чего-то и немного муки. Он не имеет вкуса хлеба, и после него очень болит желудок. Кроме того, по карточкам до сих пор дают немножко сахару, масла и круп, и какую-то микроскопическую дозу мяса. Всех продуктов при обычном питании хватило бы дней на 5–8, а потому люди теперь так истощены».

Причина столь низких пайков заключалась в том, что основная часть продовольствия доставлялась в Ленинград через Ладожское озеро по воде или по льду (под постоянным обстрелом противника). В начале зимы, когда навигация уже прекратилась, а лёд еще не стал настолько толстым, чтобы выдерживать вес грузового транспорта, снабжение осаждённого города осуществлялось только по воздуху, то есть было катастрофически минимальным.

Хлеб составлял основу рациона блокадников, поскольку другие «карточные» продукты выдавались с перебоями.[99] Для обогащения хлеба витаминами (так, во всяком случае, считалось) в него добавляли муку из лубяных волокон, ветвей и семян дикорастущих трав, а также (для придания большего объема) гидроцеллюлозу.[100]

В блокадном Ленинграде. 1942 год

Смерть от истощения стала обыденным явлением. «Под фонарные столбы после обстрелов подтаскивали изуродованные трупы горожан. Дистрофики обнимали фонарные столбы, пытаясь устоять на ногах, и медленно опускались к их подножию, чтобы больше не встать… Ни о чем не могла я думать, сосредоточившись, на том, чтобы аккуратно переставлять ноги, двигаясь от столба к столбу… Вступила на Старо-Невский. Там снова от столба к столбу. А слева от Московского – до самой Александро-Невской лавры – цепь обледеневших, засыпанных снегом, тоже мертвых – как люди мертвых – троллейбусов. Друг за другом, вереницей, несколько десятков. Стоят. И у Лавры на путях цепь трамваев с выбитыми стеклами, с сугробами на скамейках. Тоже стоят. Наверно, всегда теперь так будут стоять. Невозможно представить, чтобы всё это когда-нибудь двинулось, зазвенело, зашелестело по асфальту. Неужели мы в этом когда-то ездили? Странно! Я шла мимо умерших трамваев и троллейбусов в каком-то другом столетии, в другой жизни. Жила ли я на сто лет раньше сегодняшнего дня или на сто лет позже – я не знала. Мне было всё равно».[101]

Хлебная карточка блокадника. 1941 год

«Почти все мужчины стали нетрудоспособными, многие уже слегли, – писала в своем дневнике переводчица Елена Скрябина. – Давно не поднимается с постели наш дворник, дворы вообще перестали приводить в порядок. Повсюду сплошная мерзость запустения. Почти каждый день сообщают, что умер тот или иной знакомый. В нашем доме уже умерло несколько человек». В декабре 1941 года умерло более пятидесяти тысяч ленинградцев, а в первые два месяца 1942 года – немногим менее двухсот тысяч. Люди умирали не только от голода, но и от холода. Из-за выраженной нехватки топлива жилые дома и многие места работы не отапливались. В комнатах ставили металлические печи-буржуйки, знакомые со времен Гражданской войны, и топили их всем, что удавалось найти. К началу февраля 1942 года в городе было сто тридцать пять тысяч буржуек, которые выпускались ленинградскими заводами. «Маленькие печурочки железные, которые стояли где-то поблизости от печки, – вспоминал буржуйки один из блокадников. – В тех домах, где были печки. Но труба от неё редко когда выводилась в печку. Наоборот, её проводили через всю комнату и выводили в окошко. И вот эта труба висела под потолком. Потому что, когда печка топилась через трубу, шел горячий дым. Дым нагревал трубу, и, значит, труба на всем пути движения дыма, она тоже отдавала тепло. То есть максимальное использование вот этого дыма».