Санкта-Психо

— Ты и в самом деле подумал, что я могу сбежать?

Ян качает головой. Они понимают друг друга — он и Рёссель. Они едут к могиле, и ни тот, ни другой выходить из игры не собираются. Что будет потом — увидим.

— Где ты был?

— Кое-какие дела… Купил на заправке вот это. — Ян только что заметил, что под мышкой у него две шоферские лопатки. — И вот это. — Рёссель поднимает руку с литровой бутылкой водки. — Дальнобойщики, знаешь, едут со всей Европы. У них почти всегда можно купить спиртное.

— На какие деньги?

— На твои. — Он протягивает Яну его же бумажник. — Ты бросил его на сиденье, когда пошел заправляться.

Ян взял бумажник и сунул в карман:

— Мне спиртное не нужно.

Рёссель отвинтил пробку и сделал большой глоток:

— Еще как! Сегодня нам понадобится все: и лопатки, и водка.

Дальше, дальше, сквозь ночь, сквозь тишину, сквозь замерший в ожидании рассвета ельник.

Рёссель немного угомонился, но продолжает давать указания:

— Сверни здесь налево.

Круговая развязка, а от нее отходит довольно узкая улица. Гётеборг большой. Ян никогда не бывал в этой части города, но у него есть ориентир — зубчатая горная цепь на горизонте. Значит, они где-то в северо-восточной части, в районе Утбю.

— А теперь направо. — Рёссель делает глоток из бутылки. — И потом еще раз направо.

Ян сворачивает — направо, потом еще раз направо. Длинная прямая улица. Светофоров уже почти нет, дома попадаются все реже и реже. Мимо мелькнул указатель. ТРАСТВЕГЕН. Улица Дроздов.

Этот указатель — последнее напоминание, что они в городе. Дальше домов нет. Улица незаметно перешла в забирающуюся все выше лесную дорогу, петляющую между поросшими кустарником крутыми откосами.

— Здесь, — решительно произносит Рёссель. — Дальше не проедешь. Оставляем машину здесь.

Ян тормозит и зажигает свет в салоне.

Взгляд в зеркало — Рёссель опять отпил из бутылки. Почему он зажмуривается при этом?

— Лекарство… — Он передает бутылку Яну.

Ян тоже делает глоток, совсем небольшой. Вдруг его осеняет — он достает из кармана на дверце лист бумаги и ручку:

— Нарисуй карту.

— Карту?

Ян кивает:

— Карту. Неровен час, заблудимся в лесу… а карта останется. Люди будут знать, куда мы пошли.

Когда-то, девять лет назад, он мысленно рисовал карту птичьего озера…

— Ты же помнишь дорогу к могиле, правда?

— Я не умею рисовать…

— Зато я умею. — Он рисует две параллельные линии и пишет крупно: «Траствеген». — И куда дальше?

— Рисуй тропинку налево… — помедлив, говорит Рёссель.

Он рассказывает, где подъем, где спуск, называет ручьи и валуны по дороге. Ян был прав — Рёссель часто вспоминал это место. Он сохранил его в памяти.

— А вот здесь, на скале, поставь крестик. — Рёссель заметно приободрился. — И напиши, что я нашел юнца на садовой скамейке уже мертвым. Взял с собой и похоронил в лесу.

Признание… Письменное признание. Для Лилиан и ее семьи. Наконец-то.

Ян дописывает текст и показывает карту Рёсселю.

— Профессионал, — усмехается тот. — Теперь пошли.

Ян кивает и кладет карту на сиденье.

Предстоит ночная смена.

Ян достает из багажника лопаты, заворачивает их в валявшееся там же старое одеяло. И Ангела — у него не оказалось фонарика, и Ангел — единственный источник света.

Рёссель с наслаждением потягивается. Его апатию как рукой сняло — он выглядит собранным и решительным. Перепрыгивает придорожную канаву и уверенно углубляется в лес. Молодая поросль, карабкающиеся по склонам ели, голые, в пятнах мха скалы.

Вскоре исчезают последние огни домов. Они в лесу.

Метров через триста они останавливаются. Ян поднимает Ангела и видит нагромождение матово лоснящихся гранитных валунов, тысячи лет назад принесенных сюда ледником, а за ними — почти вертикальная скала. Где-то журчит родник.

— Будем подниматься?

— Здесь не поднимешься. — Рёссель покачал головой. — Надо обходить. С другой стороны поположе.

Ян не без труда находит узкую тропинку, огибающую каменный завал. Рёссель уже карабкается в гору — уверенно, не останавливаясь, словно все эти годы держал в голове карту местности.

Ян намеренно держится на пару шагов позади. Ему представился Карл с перерезанным горлом. Если у Рёсселя по-прежнему с собой бритва, надо быть начеку.

Метров через двадцать Рёссель останавливается перевести дыхание:

— А представляешь, каково было тащить его сюда?

— А он еще был жив? Йон Даниель? Или ты убил его там, наверху? — Конечно, он не поверит Рёсселю, что тот нашел парня мертвым.

— Я вообще его не убивал. — Рёссель говорит с такой интонацией, будто он устал отвечать на этот дурацкий вопрос. — Он умер у меня в багажнике. Кто знает, какой дряни он напился в тот вечер. Задохнулся собственной блевотиной, — брезгливо добавляет он. — Так что моей вины в его смерти нет.

— Он бы жил, если бы ты оставил его в покое. Другие же тоже пили эту дрянь.

Рёссель пожал плечами.

— Мог бы и не напиваться как свинья, — сказал он и молча полез дальше. Все время почему-то оглядывался, словно желая убедиться, не поджидает ли его невидимый враг.