Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года

- Ванечка, голубчик, - молила, - отпусти! И поскольку он никак не отпускал, она ударила его по голове жесткой своей пяткой. Весельчак охнул и опустил ее на землю.

- Ты что дерешься?

13

- Так его, так! - закричал вернувшийся карлик Нулишка. - Вот я ему добавлю его же булавой!

- Ой, Вонифатий Яковлич, - обернулся к нему Весельчак. - Нету на тебя угомону! Суди, Алена, в полицию его было запрятали, вот, думали, дух наконец переведем...

- А вот и опять врешь, - карлик показал ему язык. - Я в полиции теперь главным советником служу. Кого хочу, того казню. Ну-ка, господин Весельчак, пожалуйте мне на водочку из ваших карманов копейки две.

- Болтун! - ответил Весельчак. - Вот если еще постоишь за меня на крыльце, пока адмиралтейская пушка не грянет, дам целый пятачок.

- Пятачок! - изумился карлик. - За пятачок постою. И, взяв булаву на плечо, отправился к месту караула. Алена же отошла к колодцу, заплетая кончик косы. Гайдук похаживал около, не зная, как теперь к ней подступиться.

- Что не спишь? - спросил он. - Нартов твой, я видел, отбыл на Сестрорецкий завод, его царица послала проверить, как там мушкеты делаются.

- А ты что не спишь? - ответила Алена.

- У меня сегодня пост особый.

- Какой же?

- Синьора не велела об этом сказывать.

- Фи, значит, никакого у тебя особого поста нет!

- Ладно, ладно, не заманивай. Все равно не расскажу.

- Ах, Ванечка, - изменила тактику Алена, - неужели мне да не расскажешь?

- А ты меня поцелуешь?

- Если пост твой окажется в самом деле важным, я подумаю, поцеловать или нет.

Весельчак еще некоторое время колебался, но свет зари разливался так могуче, так призывно щелкал в роще

соловей, что он не устоял. Наклонившись к самому уху девушки, поведал, что вчера светлейший князь привез в ящике своего экипажа какого-то человека. И тот сидит теперь у них в чулане, а синьора лично велела ему, Весельчаку...

- Э! - разочарованно сказала Алена. - Это и все твои секреты? За это не только не целуют, но и вообще не разговаривают.

И, закинув за спину косу, она приготовилась поднять коромысло с ведрами. Весельчак в отчаянии схватил ее за руку.

- Постой! Не уходи... Я тебе все скажу. Это тот самый корпоал, из вашей из Кунсткамеры...

- Врешь! - вскричала Алена, вырывая у него руку.

- Ей-ей! Хочешь землю есть буду? Врешь! она ударила его в грудь.

- Ей-ей! - божился гайдук.- Да перестань ты драться! Хочешь, я тебе покажу в решеточку, пока все спят? Покажи! потребовала Алена.

- Он там скулит... - сказал Весельчак, видимо заколебавшись.

Тогда Алена, привстав на цыпочки, поцеловала его в подбородок. Охнув от неожиданности, Весельчак приложил ладонь к поцелованному месту и махнул рукой:

- А, чур-перечур! Пошли.

И вот Алена сквозь узкое зарешеченное окошко в двери пытается разглядеть что-нибудь, выразительно шепчет:

- Мак-сим Пет-ро-вич, это я!

А гайдук в великом страхе дергает ее за рукав - горница же хозяйки совсем рядом, под аркой! Но Алене теперь на все страхи наплевать, она пытается раскачать решетку в окошке:

- Мак-сим Пет-ро-вич, отзовитесь!

- Кто это?

- Это я, я, Алена... Грачевская дочь из слободки... Вы меня узнали?

- Это ты... Ой, веревки... Рук не чую... Алена вцепилась в гайдука.

- Открой дверь! Открой тотчас дверь!

- Но у меня ключа нет... Ключ сам светлейший взял!

- Ломай! - приказала Алена. - При эдакой силе? Иначе кому она, хваленая, нужна?

Весельчак в панике хватался за маленькую свою голову, оборачивался к арке, заглядывал через перила, но отделаться от Алены было невозможно.

И, взявшись одной рукой за замочную скобу, а другой - за верхнюю петлю, он качнул, примерился и рванул так, что вынутая дверь осталась в его руках. На весь дом и прогремело и стихло.

Обернувшись к хозяйкиной горнице, Алена и Весельчак убедились, что там все спокойно. Тогда они принялись за Максюту. Нужно было распутать, разрезать, размотать веревки, поднять его, ослабевшего на ноги.

- Боже! - раздался вдруг голос маркизы, и их обоих бросило в жар. Как такое могло случиться? Да это же Максюта, наш Максюта из московских рядов!

14

Нева, непривычно безлюдная, под худосочным светом утра, напоминала литое стекло. Трехэтажные пузатые дворцы, мачты в паутине снастей, недостроенные башни и колокольни с голландскими шпилями - все словно застыло в сумеречном молчании, отразившись в зеркале реки.

Только одна плоская барка скользила посередине, всплески весел не нарушали общей неподвижности и простора. Ее пассажиры сидели почти на самом дне, и издали можно было подумать, что плывет к морю лодка, сорвавшаяся с привязи.

- Быстрее! - упрашивала маркиза. Ее бил озноб, она куталась в шаль. Быстрее, родимые... Что же ты, Цыцурин, выбрал ехать по реке, а по каналу, мимо Адмиралтейства, не проще?

- Не извольте беспокоиться, - заверил Цыцурин. - Раз доверились, терпите.

- Господи! - вздыхала маркиза. Чувствовалось, что она просто не может не говорить. - Разве я думала, разве я хоть чуточку знала, что он может быть здесь? Клянусь чем угодно, я сама видела его мертвым в застенке!