Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки

— Не знаю, — признался он. — После падения он двигался как-то странно. Не похоже, чтобы что-то сломал, но… странно. Я чувствую, что он не в порядке.

Анна раскрыла дверь своего номера, вошла и включила свет. Бен немного постоял, прежде чем войти.

— Заходите, мистер Боумен. Что же вы встали? — Она сухо усмехнулась: — А, понятно. Вы, должно быть, ожидали увидеть того молодого человека, о котором я упоминала? — Она налила щедрую порцию коньяка и подошла к нему со стаканом. — Нет, мистер Боумен. В постели, которую я делю с мужем, никогда!

— Интересные границы вы себе ставите. Спасибо. – Он залпом выпил.

— Я люблю Жан-Поля.

— Угу.

— Я же не сказала, что я ему физически верна, я сказала, что люблю его. У некоторых женщин потребности превышают возможности их мужей. Их надо жалеть, как алкоголиков.

— Я сильно устал.

— Вы решили, что я стараюсь затащить вас в постель?

— У меня есть яйца. По-моему, больше ничего не требуется.

Свое замешательство Анна замаскировали смехом. Но она тут же посерьезнела:

— Они спустятся живыми, да?

Коньяк моментально разлился по жилам усталого тела Бена. Ему пришлось бороться со сном.

— Не знаю. Может быть… — Он поставил стакан. — Спасибо, До завтра. — Он направился к двери.

Она закончила его мысль с безучастным спокойствием:

— Может быть, они уже мертвы?

— Возможно.

После ухода Бена Анна села за туалетный столик и принялась бесцельно поднимать и бросать хрустальную крышечку от флакона духов. Сейчас ей было, по меньшей мере, лет пятьдесят.

Четыре фигуры были столь же неподвижными, как скала, в которую они вжались. Одежда их затвердела от ломкой корки льда, и, подобно им, гора покрылась броней из замерзшего льда и талой воды. Еще не рассвело, но насыщенная тьма несколько ослабела на востоке. Джонатан с трудом мог разглядеть складки своих водонепроницаемых штанов, покрытых льдом, как струпьями. Он уже много часов просидел скорчившись, вперив незрячие глаза в собственные колени — когда ослабшая буря позволила ему вообще открыть глаза. Несмотря на пронизывающий холод, пришедший на смену буре, он не пошевелил ни одним мускулом. Его поза была в точности такой же, когда обрушился фён. Насколько позволяла страховка, он сжался, как мячик, оставляя стихиям как можно меньшую площадь обстрела.

Фён ударил без предупреждения, и теперь никто из них не мог бы точно определить, сколько времени длилась буря. Это был один нескончаемый момент ужаса и хаоса, усиленного проливным дождем и жестоким градом, пронизывающим ветром, который ревел вокруг них, клином вбиваясь между человеком и скалой, силясь разъединить их. Были и слепящие молнии, и кромешная тьма, боль от напряжения и онемение от холода. Но больше всего было звуков — оглушительный треск грома где-то совсем рядом, настойчивый вопль ветра, рев и лязг лавин, обрушивающихся слева и справа самым непредсказуемым образом отскакивающих от выступа скалы, под которым они прятались.

Теперь все было тихо. Буря кончилась.

Поток ощущений начисто смыл все остальное из сознания Джонатана, и теперь мысль возвращалась медленно ив самых рудиментарных формах. Простейшими словами он разъяснил сам себе, что смотрит на свои штаны. Потом он заключил, что они покрыты льдом. Затем сделал вывод, что боль он испытывает от холода. И только тогда, с сомнением и удивлением, но без всякого восторга, он понял, что жив. Скорей всего.

Буря кончилась, но тьма и холод очень медленно выходили из его сознания. Все смешалось, и переход от боли и бури к затишью и холоду ясности не внес.

Тело и нервы Джонатана помнили яростную борьбу, а ощущения говорили ему, что она уже в прошлом, но он не мог вспомнить ни конца бури, ни начала затишья.

Он пошевелил рукой и услышал звонкий треск — своим движением он сломал кромку льда на рукаве. Он сжимал и разжимал кулаки, вжимал пальцы ног в подошвы ботинок, выгоняя из конечностей застоявшуюся кровь. Онемение перешло в электрическое покалывание, потом в пульсирующую боль, но эти ощущения не были неприятны, поскольку служили доказательством, что он еще не умер. Темнота уже изрядно рассеялась, и в нескольких футах от себя он сумел разглядеть неподвижную согнутую спину Карла. Он не тратил умственных усилий на размышления о том, как Карл себя чувствует, — все его внимание сосредоточилось на возвращающемся ощущении жизни в себе самом.

Прямо под ним раздался звук.

— Андерль? — Джонатан еле шевелил обложенным языком в пересохшем рту.

Андерль пошевелился — в порядке эксперимента, словно желая проверить, все ли работает. От движения его ледяная броня треснула и со звоном посыпалась вниз по склону.

— Вчера была буря, — сказал он хрипло и весело. — Заметили, я полагаю?

С наступлением рассвета поднялся ветер, упрямый, сухой и очень холодный. Андерль покосился на свой ручной альтиметр.

— Мы на сорок метров ниже, чем вчера, — небрежно объявил он.