Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки

— Ну разве не прекрасно?! — захлебываясь от восторга, проговорила одна из старательно накрашенных пожилых женщин своему платному спутнику, который, во исполнение долга, сжал ей руку и направил свой итальянский профиль в указанном дамой направлении. — Эти малюсенькие крупиночки облаков! — восторженно пела женщина. — Все такие розовые и золотистые в закатных лучах солнца! Ах, они очень-очень милы!

Бен посмотрел вверх и замер. Рябь облаков, похожая на пахту, быстро тянулась с юго-востока. Фён.

С яростным упорством обрушившись на несклонную к сотрудничеству швейцарскую телефонную службу, парализованный незнанием немецкого, Бен все-таки умудрился дозвониться до метеорологического центра. Он узнал, что фён вышел на Бернский Оберланд внезапно.

Он продержится всю ночь, обрушит яростные бури на склоны Айгера, и под жутким прессом теплого воздуха растопится огромное количество снега и льда. Однако Бена заверили, что к полудню фён будет вытеснен устойчивым антициклоном, надвигающимся с севера. При этом вместе с антициклоном ожидается рекордное похолодание.

Бен положил трубку на рычаг и, ничего не видя перед собой, уставился на записи, сделанные для памяти на стене телефонной кабины.

Буря и таяние, а потом рекордный холод. Вся стена превратится в сплошной каток. Подъем будет невозможен. Спуск — крайне затруднителен, а если Траверс Хинтерштоссера будет забит льдом, также невозможен. Он подумал, знают ли альпинисты в своем утлом лагере, что приготовила для них айгерская погодка.

Два крошечных выступа в скале, обнаруженные ими, были не очень-то хороши для ночевки, но выше они решили не подниматься — до темноты оставалось полчаса и не хотелось рисковать остаться ночью вообще без убежища. Они устроились в том же порядке, в каком шли: Карл с Джонатаном заняли верхний выступ, а Андерль и Жан-Поль устроились на нижнем, который был чуточку пошире. Сколов снег ледорубами и вбив целую систему крючьев для развески снаряжения и самих себя, они устроились настолько уютно, насколько позволяла скаредная в этом отношении стена. К тому времени, как лагерь был разбит, первые, самые смелые звезды уже прорезали темнеющее небо. Ночь опускалась быстро — и небо усеялось яркими, холодными, равнодушными звездами. С северного склона, где находилась группа, ничто не предвещало фёна, который несся на них с юго-востока.

Придав складной плитке относительную устойчивость, точнее сказать, воткнув ее между собой и Жан-Полем, Андерль чашку за чашкой готовил тепловатый чай — вода закипала, не успев как следует нагреться. Все расположились достаточно близко друг от друга, и чашки можно было передавать из рук в руки. Они пили и молча блаженствовали. Хотя каждый и заставил себя проглотить несколько кусочков твердой пищи, клейкой и безвкусной в обезвоженных ртах, именно чай спасал от холода и утолял жажду. Плитка работала целый час, время от времени альпинисты чередовали чай с чашечкой-другой бульона.

Джонатан забрался в свой мешок на гагачьем пуху и обнаружил, что если он сейчас заставит себя расслабиться, то сможет и сдержать лязг зубов.

За исключением того времени, когда он действительно активно шел в гору, холод, который все они испытали после купания в ледяной воде, заставлял его постоянно дрожать, и на это впустую тратилась энергия и истощались нервы. Выступ был таким узким, что ему пришлось сесть верхом на рюкзак, чтобы, не прикладывая постоянных усилий, держаться на скале, да и то его положение было почти вертикальным. Он привязался к крюкам, вбитым позади, двумя отдельными веревками на тот случай, если Карл попытается перерезать веревку, пока он дремлет. Джонатан предпринял эту разумную меру предосторожности и считал себя в относительной безопасности. Те, кто был внизу, не могли легко добраться до него, а то, что он находился прямо над ними, означало, что, если Карл сбросит его или обрежет обе веревки, он, падая, увлечет за собой двух остальных, а он сомневался, что Карл так уж хочет остаться на стене в одиночестве.

Если не считать собственной безопасности, больше всего Джонатана беспокоил Жан-Поль, предпринявший самые минимальные усилия для обустройства. Теперь он болтался, всем весом налегая на удерживающие его крючья, смотрел вниз, в темную долину, и с бессмысленным видом принимал протягиваемые ему чашки чая. Джонатан понял, что что-то не так.

Веревка, которая соединяет двух людей на горе, — это нечто большее, чем вспомогательное средство из нейлона. Это нечто органическое, передающее тончайшие сигналы о намерениях и самочувствии от одного человека к другому; это еще один орган осязания, психологическая нить, провод, по которому текут токи бессловесного общения. Рядом с собой Джонатан ощущал энергию и яростную решимость Карла, а снизу — бесцельные порывистые движения Жан-Поля, странные всплески маниакальной силы, чередующиеся с каким-то почти бессознательным ворочанием, передающим неуверенность и замешательство.