Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки

Пока он жарил бифштексы, она приготовила салат. Вернувшись домой, он первым делом положил фрукты в холодильник, и теперь, соприкоснувшись с влажным воздухом сада, пурпурные виноградины подернулись дымкой инея. Ужин был сервирован в саду, за столом из кованого железа, невзирая на вероятность дождя. Джонатан откупорил бутылку вина под названием «пишон-лон-гвиль-барон», и они сели за трапезу. Наступающая ночь плавно перевела источник света с вершин деревьев на мерцающие фонарики-«молнии», расставленные на столе. Постепенно огоньки ламп перестали дрожать, воздух сделался плотным и неподвижным, лишь время от времени на севере вспыхивали всполохи зарниц, обозначавшие край грозы. Небо, по которому стремительно неслись тучи, темнело, а небольшие порывы ветра — вестового грозы — заставляли огоньки в лампах дрожать и ерошили серебристо-черную листву вокруг. Потом Джонатан еще долго помнил подобный метеору след от тлеющей сигареты Джемаймы, когда та поднесла ее ко рту.

После длительного молчания он заговорил:

— Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать. Она последовала за ним в дом.

— Знаете, во всем этом есть что-то от фантасмагории, — сказала она, когда он извлек ключ из самой глубины ящика кухонного стола и повел ее вниз по полувинтовым каменным ступеням. — В катакомбы? Может быть, в яму с негашеной известью в подвале? Что я о вас на самом деле знаю? Возможно, мне следовало бы запастись кусочком хлеба и бросать крошки, чтобы потом выйти назад.

Джонатан включил свет и пропустил ее вперед. Она прошла мимо него, притягиваемая источаемой стенами волшебной силой картин.

— Ого! Господи! О, Джонатан!

Он сидел в рабочем кресле и глядел на нее. Она двигалась от полотна к полотну в неровном, пульсирующем ритме: очередная картина притягивала ее, а предыдущая не отпускала от себя. От удовольствия и восторга она даже жужжала — такие звуки издает проголодавшийся ребенок, когда уминает завтрак в одиночку.

Исполненная зрительными впечатлениями, она села на резной фортепианный табурет и некоторое время смотрела вниз, на кашанский ковер.

— Вы неподражаемый человек, Хэмлок.

Он кивнул.

— И все это — вам одному… Этот дом, страдающий манией величия, эти… — Она широко повела рукой, повторяя этот же жест глазами. — И все это вы держите при себе.

— Я исключительный эгоист. Хотите шампанского?

— Нет.

Она вновь опустила глаза и печально покачала головой.

— И это все для вас так важно… Даже важнее, чем убеждал меня мистер Дракон.

— Да, важно, но…

…и оба замолчали на несколько минут. Она не поднимала глаз, а он, после первого ошеломленного взгляда на нее, пытался ослабить свой гнев и замешательство, заставляя себя смотреть только на картины.

Наконец он вздохнул и, оттолкнувшись, встал с кресла.

— Так, мадам, пожалуй, отвезу-ка я вас на станцию. Последний поезд, знаете ли… — Громко начав, он закончил еле слышным шепотом.

Она послушно пошла вслед за ним по каменным ступеням. Пока они были в галерее, наверху разразилась жуткая гроза, которую они даже не слышали. Теперь они поднимались как бы сквозь слои нарастающего, но еще приглушенного шума — дождь металлом стучал о стекло, ветер выл, что-то хлопало, как флаг на ветру, вдалеке басовито ворчал гром.

На кухне она спросила:

— У нас хватит времени на бокал шампанского, который вы мне недавно предлагали?

Он прикрыл свою боль сухим холодом вежливости.

— О, разумеется. В библиотеке?

Он понимал, что и она расстроена, и постарался добить ее, используя в качестве дубинки подчеркнуто искусственную нарочитую светскость. Он весело болтал о нехватке транспортных средств в этой части Лонг-Айленда, об особых трудностях, вызванных грозой. Они сидели в тяжелых кожаных креслах, лицом друг к другу — а дождь под прямым углом лупил по витражам, стены и пол рябили красным, зеленым, голубым. Джемайма вмешалась в поток его речей, направленных лишь на то, чтобы исключить всякую возможность настоящего общения.

— Мне, наверное, не следовало вас так сразу ошарашивать, Джонатан.

— О? А как же вам следовало меня ошарашить, Джемайма?

— Я не могла продолжать… не могла, чтобы мы продолжали… оставляя вас в неведении. А более мягкого способа я найти не могла…

— Могли бы огреть меня кирпичом, Джемайма, — предложил он и рассмеялся. — На меня, наверное, затмение нашло. Что-что, а голову вскружить вы умеете. Мне давно бы следовало понять, что никакого совпадения тут быть не могло. Вы на самолете в Монреале. Вы в такси около конторы Дракона… Как все планировалось, Джемайма? Вы должны были распалить во мне желание, распалить до белого каления, а потом отказывать мне, пока я не соглашусь провести для Дракона эту санкцию? Или вы собирались нашептывать мне в ухо коварные речи, пока я лежал бы расслабленный и блаженный после совокупления?

— Нет, все гораздо примитивнее. Мне было велено украсть деньги, полученные вами за последнюю санкцию.

— М-да, прямо скажем, лобовой подход.

— Я видела — деньги лежат у вас внизу, на столе. Мистер Дракон сказал, что эти деньги вам очень нужны.

— Он прав. Но почему именно вы? Почему не кто-то другой из его холуев?