Саномания

– Только он теперь Ленинград.

– Да, разумеется. Ну вот, мы и пришли, это наш дом. Илья, вы не могли бы на минуту зайти к нам? Мои будут чрезвычайно рады познакомиться с человеком из родных мест…

– Спасибо Лиза за приглашение! Конечно, зайду! С большим удовольствием!

«Наш ДОМ», сказала Лиза, но домом назвать развалившуюся хибару, язык не поворачивался. Это был старый, покосившийся, скорее всего когда-то заброшенный прежними хозяевами пятистеник. Ставни на двух окнах отвалились, на третьем висели в разные стороны, как уши у зайца. Порог весь прогнил, а крыша казалось, вовсе вот- вот рухнет.

– Но в такой хате и жить-то опасно, не ровен час развалится, и на дно!

– Когда нас сюда привезли, два года назад, расселили в заброшенном амбаре, в котором когда-то хранилось зерно, благо было лето. А к осени, выделили сей дом. А мы, после амбара и этому рады, дай Бог не на долго. Надеемся, что сие недоразумение вскоре закончится и мы возвернемся в свою родную квартиру, в Петроград, что на Черной речке…

Дом состоял из кухни и одной комнаты. Кухня была светлой и просторной, пахло недавно испеченным хлебом, и прохладой, вперемешку с запахом цветущей герани. Из комнаты слышались слова знакомого романса под гитару. Уже не молодой, но сильный мужской голос искусно переплетался с совсем казалось еще молодым и звонким женским.

– Папенька, маменька, посмотрите, кого я вам привела!

Из комнаты вышли два улыбающихся, пожилых человека. Но увидев гостя, на их лицах вдруг появилось; недоумение, оцепенение и восхищение одновременно.

Лизавета подбежала к родителям и представила их; – Мой папа, Данила Иванович и маменька Варвара Кузьминишна. Папа, мама, а это Илья, он из ПЕТРОГРАДА, домой на побывку, вот, водицу помог мне донесть…

Они медленно подошли ко мне, рассматривая с ног до головы своими не верящими глазами. Затем, положив головы мне на грудь, обняли с двух сторон как самого дорогого и ожидаемого гостя, и тихо заплакали…

Затем мы обедали и много разговаривали, шутили, смеялись, вспоминали. Я, что мог, рассказал; где служу, о любимых местах Ленинграда, посещаемые в дни увольнений, о его скверной погоде и о том, что все-таки, хочу жить здесь, на Родине, в деревеньке в одну улицу, вокруг озера. При этом постоянно искушал себя, как бы вот не заметно для всех, лишний раз посмотреть и полюбоваться, как суетится Лизавета по кухне, помогая накрыть на стол, как достойно сидит за столом и какие красивые у нее руки…

– Каждый стремится к родному, к чему душа прикипела. Даже если это одна улица, вокруг озера, – продолжила разговор Варвара Кузминишна,– но мы привыкли к другим жизненным скоростям, к другим возможностям. Вот, к примеру, у Лизаньки хорошее образование, три языка знает; французкий, испанский и английский. На фортепьяно играет, поет хорошо, жаль только инструмент, там, дома остался…

Здесь хорошо, мы не жалуемся, и люди хорошие и природа, но будто жизнь остановилась, и превратилась как в один нескончаемый день. Мы то, уж с Данилой Ивановичем отжили свое, много чего хорошего повидали, а вот вам молодым да красивым крылья нужны, чтоб знания приумножить, да применить где надо.

В разговоре, периодически возвращались к теме новой жизни, братоубийственной войне, коллективизации, страшного голода, который «косил» и города и села. Жестокой несправедливости новой власти, как к простому люду, так и к духовенству и интеллигенции. Но каждый раз, кто ни будь из нас на полуслове тему обрывал, так как про все ЭТО, разговаривать было опасно. На какое-то время отвлекались, но раз за разом к этим разговорам опять возвращались. Данила Иваныч затронул самую больную в их семье историю: было у них, помимо Лизаветы еще четыре старших сына, только в революцию, двое воевали за красных, а двое за белых, вот и погибли все, незнамо за что!..

– Данила Иваныч, у меня к вам несколько духовных вопросов, можно?

– Извольте, только пойдемте мил человек на свежий воздух, там для меня лавочку, сосед Петро смастерил, в тенечке, под акацией. Мы присели на лавочку, солнышко уже немного перевалило за свой зенит и акация, действительно гасила жар его лучей.

– Данила Иваныч, мне двадцать два года, всю сознательну жизнь я прожил при Советах. Но, чем старше становлюсь, тем явно вижу, всю несправедливость и жестокость этой власти. Скажите, кто в этом виноват, отчего так все вышло и как теперь бороться с этим ЗЛОМ?

– Во – первых, Илья, то, что Советская власть строит, их лозунги, идеи, может и не плохие, вот только люди, которые на верху, утеряли честь и достоинство. В наше время, честь определялась как благородство души и чистая совесть. Но это только, во-первых. Каждый же из нас, очень уверенно может сказать, что все вокруг негодяи, которые во всем виноваты, только не я…