Santa Рома

— Четвертый этаж всего лишь… И они не тяжелые… Тихон тяжелее, а его, небось, таскаешь?

— Ну не на четвертый же этаж…

— Ну да… Все нормально, Сонь. Только такие проблемы в новом году! Пошли!

В лифте она перестала смотреть ему в глаза, гипнотизировала дверь — и Рома попросил Деда Мороза, чтобы они не встретили на лестничной площадке соседей. Испугался вопросов про Агату — бестактных людей Новый год не отменил, но сказочный дед исполнил просьбу, и Рома спокойно открыл и закрыл дверь своей квартиры. Ну, почти своей…

— Можешь не разуваться, просто ноги вытри… — вспомнил Рома об отсутствии дамских тапочек. — Мне не во что предложить тебе переобуться. Да и мы скоро уходим, так что… Ничего страшного…

— Так ты не туда тапочки купил, — сказала Соня, расправляя на вешалке рукава своей куртки.

— Ну… Я к тебе в гости собирался, а ты ко мне нет, — повесил он на соседней крючок свою куртку. — Придешь со своими тапочками, договорились? Если придешь… А так мне лишние тапки не нужны…

— Тебе больно? — вдруг уставилась она ему в глаза взглядом парамедика.

— Нет. Да. Не знаю. Выбирай любой ответ…

— А говорят, парни не умеют любить.

— Кто говорит? Твои подружки?

— Говорят… — отвела Соня взгляд.

— Ну, я могу ответить так же… А, говорят, девчонки любят раз и навсегда… Говорят…

Поймав ее напряженную улыбку, он рассмеялся — не очень весело, как уж получилось.

— Ты можешь надеть что-нибудь… Вещи не заговоренные. Вещи не оцененные. Вкус у нас с ней был разный.

— А общего что тогда? — моргнула Соня от напряжения.

— Пять лет жизни. Это много. Так что мне не больно, мне обидно. Ну и… Можно ведь было уйти после Нового года и не портить мне праздник, можно? Или девочкам очень нужно сделать парню побольнее?

— Я не знаю. За других не скажу, за себя — не знаю.

— Ни разу не влюблялась, что ли?

— Ну… Во втором классе утопила в луже рюкзак мальчика, который мне нравился.

— Страшная женщина! За что? За то, что на тебя не смотрел?

— Просто так…

— Говорю ж, главное, сделать больно… Пошли, я отомщу за этого парня горячим какао. Будешь пить и обжигаться…

И пошел.

— Он не сказал родителям, что это сделала я, — бросила Соня ему в спину.

— Ну, — обернулся Рома уже из дверей кухни. — Тогда тебе повезло встретить настоящего мужчину. Поздравляю!

— Они в другой район переехали, — добавила Соня скороговоркой.

— Из-за рюкзака?

— Просто…

Рома рассмеялся, но быстро осекся, когда понял, что Соня не поддержит его смех даже простой улыбкой.

— Соня, ты чего такая серьезная? У меня рюкзака нет, но можно что-то другое в луже утопить. Дождаться оттепели и…

— Зачем?

Рома пожал плечами — дошло, что сам завел разговор в тупик.

— Я чайник поставлю, ладно? А то время уже совсем не детское…

— А я и не ребенок, — привалилась она к деревянному дверному косяку.

— А я что-то сказал про твой возраст? — обернулся Рома от столешницы. — Это просто выражение такое… Поздно уже. А мне еще возвращаться от тебя через полгорода.

Она опустила глаза, а до этого смотрела на него, не моргая. Он отвернулся, достал чашки, ложку и принялся наполнять их какао-порошком.

— Может, за стол наконец сядешь? — спросил, не обернувшись.

— Откуда ты знаешь, что я еще не села?

— В стекле шкафчика твою голову вижу…

Так и не обернулся, наполнил кипятком обе чашки и принялся размешивать какао.

— Я села.

— Это я уже услышал.

Обернулся с двумя чашками в руках и поставил одну перед гостьей. Затем сел на противоположный стул, не отпустив своей чашки.

— У тебя здесь красиво… — проговорила Соня, чтобы оправдаться перед ним, почему смотрела теперь куда угодно, только не на него.

— Это у Женьки красиво. Это ее квартира.

— Но ты здесь живешь?

— Я всегда здесь жил. Меня ей точно в интернат на пятидневку сдавали. Иногда на выходные забирали, иногда нет, только приезжали навестить. Так что я не просто так сказал, что у меня две матери. Хотя если задуматься, то одна — Женька.

— А кого ты больше любишь? — Соня теперь тоже держала чашку на весу, на его манер, грела руки, но не пила.

— Не знаю… К чему вопрос? И… С Женькой мне привычнее. Это и есть любовь или как?

Соня пожала плечами слишком рьяно, чуть не облив себе горячим какао.

— Тихону скоро пять, верно? То есть… Ну… — Рома немного запутался в собственных мыслях. — За три года ты сумела разлюбить мать? Или как это происходит?

— Ее просто нет и все… Нет в моей жизни. Я ее забыла.

— А фотографии?

— Их тоже нет. Ну, у папы есть, у меня — нет. А зачем спрашиваешь?

— Мне почистить клауд от всех ее фоток, да?

— Сколько дней прошло?

— Неделя.

Соня рассмеялась. Ну вот так, ни с того ни с сего… Хотя ожидаемо — напряжение как-то должно было выйти… Правда, успела поставить чашку на стол, ни капли не расплескав. А он ни капли не пожалел, что рассмешил ее, хотя и не собирался, всего лишь говорил правду. Просто правда у него такая вот смешная выходила.

— Встретишь другую и забудешь, — проговорила Соня, еще не до конца отсмеявшись.

— Но фотки лучше удалить?

— Мои? — уже не смеялась Соня.

— Твои оставить. Ее — удалить.

— Знак вопроса или точка?

— С ней — точка. С тобой — знак вопроса. Я так и не послал родителям нашу с тобой фотку.