Сантехник. Твоё моё колено

— Думаю, Севастьян прав, — вдруг согласился Алеша с моей пораженческой версией. — Сцена — это сцена, в жизни столько нюансов… В общем, я бы не поставил на свой успех. Женщины непредсказуемы… Слишком много факторов должно совпасть. У меня была знакомая, влюблялась исключительно в ямочки на подбородке. Другой обязательно нужен был певец, причем тенор. «Шаганэ ты моя, Шаганэ…», исполненное высоким голосом, включало в ней лимбическую систему. А вообще когда и какое чувство в них проснется — никто не знает. Сожалею, если разочаровал вас. Но спасибо за…

Тут Кеша аж привстал, будто в сердцах.

— Хотите докажу? Послушайте, Алексей, я психолог и кое-что понимаю в женщинах.

— Я не психолог, но тоже изучал этот вопрос, так сказать. У нас тут в театре… не важно… Клянусь вот этим киселем из вишни, с женщинами никогда и ничего нельзя гарантировать.

Кеша расцвел. Почти вскрикнул:

— Присоединяйтесь к пари! Очень просто. Вы исполняете мои инструкции. Ничего сложного, клянусь! Если объект через месяц бросится вас целовать — я победил. Если нет — выплачу вам обоим по… — Кеша посмотрел в потолок, будто что-то прикидывая, — по две тысячи долларов! Плюс расходы, связанные с выгуливанием девицы.

— А если она окажется фригидной? Снежной королевой или трансвеститом? Если сердце ее холодней арктического льда? — спросил Алеша.

— Тогда мой оппонент Севастьян заплатит нам двоим по три тысячи. В любом случае, Алексей, вы в выигрыше.

— Стоп-стоп! А чего это я три тысячи, а ты две? — я возмутился. На этот раз получилось вполне искренне.

— Потому что ты богатый писатель, а я бедный ученый.

— Но тогда Алеша будет заинтересован в твоей победе. Не честно!

— Хм. Ты прав. Хорошо. Тогда я плачу столько же. Условия просты: к исходу лета анонимная Белоснежка должна признаться в любви Алексею Некрасову, который следует моим инструкциям. Если этого не происходит — я продул.

— Почему неизвестная? Если Катю упомянули, давай ее и назначим в жертвы.

— Но Катя успешна и замужем…

— Сдрейфил?

— Ни в жизнь! Для науки нет преград. Катя подходит.

Воодушевить Алешу не удалось. Он разглядывал свою чашку без малейшего энтузиазма.

— Вам эта Катя чем-то насолила? Разбила сердце? — спросил он, спокойно глядя мне в глаза. Вот уж не ожидал от провинциального актера такой проницательности. С другой стороны, хорошо, что умный. С дураками наплачешься. Если согласится — значит, циник. Размолотит Катино сердечко, не почешется. Если откажется, тоже неплохо. Обида на Катю улеглась. Мне расхотелось ей мстить. Я даже повод не мог вспомнить. Взъелся чего-то, и понесло. Идея наемного искусителя — глупость жуткая и блажь. Сейчас Некрасов откажется, понял я с облегчением.

Кеша как-то странно крякнул, наклонился вперед, уставился на пациента. Заговорил, как я понимаю, специальным гипнотическим голосом. Шутки кончились.

— Алеша, три тысячи долларов за несколько прогулок с красивой девушкой. Поверьте, многие бы сами доплатили, Катя стоит дороже. Но вам повезло, весь банкет оплачиваем мы. К сентябрю в любом случае вы вернетесь в театр отдохнувшим и с премией в кармане. Подчеркиваю, деньги вы получите независимо от результата.

Я решил встрять:

— Нет-нет, давайте лучше так, если Катя останется, то мы заплатим даже больше…

— Независимо от результата, — повторил Кеша с нажимом.

Некрасов чего-то насупился. Посмотрел в пустую чашку, потом в окно. Будто он не с нами. И сказал:

— Вот что, господа. Ваша афера мерзка. Очень жаль, не могу назвать наше знакомство приятным. Прощайте. Желаю здравствовать.

Тут он встал, поклонился как аристократ и пошел прочь, поражая буфетчицу безукоризненной осанкой. Иннокентий сказал так, чтобы актер услышал:

— Ну что ж, понятно. Кто следующий в списке? Митрофанов?

Никакого списка не было. Актера Митрофанова он выдумал. Но Алексей, вроде бы, дернул спиной. Или показалось.

Тут в буфет набежали какие-то театральные студентки. Набрали сластей, расселись, зашумели. С ними мир прекрасен. Даже если провинциальный актер назвал вас мерзавцем и вы не нашлись что ответить, все равно прекрасен. Я сказал:

— Он спас нас от греха. В следующей жизни мы родимся обычными верблюдами, а не противными пиявками, как могли бы, если бы он уговорился.

Все хорошо. Никаких волнений. Приду домой, увижу Катю. Однажды она уедет, но не сегодня. Даже не в этом месяце. А может, раньше новый потоп случится и нам придется торчать в этом доме, пока Млечный Путь не погаснет. Было бы здорово.

— Он вернется. И он нам очень подходит, — сказал Раппопорт.

— Чем же он нам подходит?

— Он верит в свою исключительность. Еще он умен и тонок. Окажись он жизнерадостным простаком, как большинство актеров, вызвал бы отторжение. А так — все очень убедительно.

— Еще скажи, что сесть в лужу входило в твои планы!

— Разумеется!