Санузел

Так же общество относится и к упоминаниям ануса. Снова вспомним о дьяволе, который ассоциируется с задним проходом так же прочно, как с калом. Считается, что ведьмы целовали его в зад, а «подвергнутые особому проклятию принуждены были жить у него под хвостом». Так что намеренное обнажение ягодиц, которое, случалось, практиковал Лютер, было ранней формой экзорцизма. Духовный смысл этого действия давно исчез, но сам поступок прижился в западной культуре и до сих пор считается жестом крайнего презрения, даже если зад демонстрируется в одежде, без обнажения. Сохранилось уничижительное предложение «поцелуй меня в задницу!» (президент Линдон Джонсон: «Мне не нужна лояльность. Мне нужна Лояльность с большой буквы. Мне нужно, чтобы он поцеловал меня в задницу в витрине „Мейсис“[18] в полдень и сказал, что пахнет розами»)^{14}.

Другое серьезное оскорбление, сохранившееся со времен Древнего Рима в форме как словесной, так и жестовой, — выставленный средний палец. Римляне называли его digitus impudicus, «бесстыдный палец». В англоязычной культуре жест сопровождается пожеланием: «Cунь-ка!» [себе в жопу] или «Хрен тебе в задницу!» Итальянцы для такого оскорбления выбрасывают все предплечье. Как и большинство подобных жестов, этот может использоваться и трактоваться по-разному. В наше время палец то и дело показывают исподтишка, в компании; это может значить что угодно — от «пошел он…» до «пошел ты…». Оскорбительность жеста бывает разной. Это зависит и от компании, и от наглости того, кто демонстрирует жест. Возможны вариации самого жеста. Например, существует анекдот о побежденном индейском вожде, который всякий раз показывал проезжаюшему мимо победителю, кавалерийскому майору, средний палец. Причем сначала кончиком вверх, а затем поворачивал его горизонтально. Однажды озадаченный майор остановился и спросил, что означает «горизонтальный вариант», на что вождь ответил: «Я и про твою лошадь то же самое думаю!»

Одно из следствий нашего отношения к выделению — то, что, наделяя его резко отрицательными смыслами и используя соответствующий лексикон для ругательств, мы табуируем эту тему в приличном обществе, и нам приходится изобретать совершенно новый словарь, который общество будет готово принять. Мы обращаемся к эвфемизмам, которые Хэвлок Эллис метко назвал «одеждой языка», и это распространяется не только на процессы и продукты выделения, но и на оборудование и на комнату, где производятся действия. Когда эвфемизм становится слишком прозрачным, его заменяют другим, чтобы и дальше скрывать различные частности, а то и всю тему.

До XVIII века слова shit, piss и fart были нормальными англосаксонскими словами, они употреблялись устно и на письме. Затем им на смену пришли «фекалии», «моча» и «выпускание газов», а также «по-большому», «по-маленькому» и «порча воздуха». Мы «испражняемся», «опорожняем кишечник», «мочимся» или «делаем пи-пи». Или даже «пудрим носик», «моем руки», «справляем нужду», «делаем кое-какие дела», «посещаем заведение», «ходим до ветра»; нам бывает нужно «откликнуться на зов природы» или попросту «отлить». Случись сделать это публично, мы «оконфузимся». Есть не очень достоверный анекдот о президенте Трумэне: президент выступает перед фермерами и постоянно говорит о важности навоза. В аудитории присутствуют миссис Трумэн и ее подруга. По окончании речи подруга поворачивается к миссис Трумэн и спрашивает, неужто та не могла посоветовать президенту какое-нибудь слово «поизящнее», на что миссис Трумэн якобы отвечает: «Хелен, у меня тридцать лет ушло, чтобы приучить его говорить „навоз“».

Когда нам покажут, где в доме «удобства», мы заходим в «дамскую комнату», «мужскую комнату», «одно место», «нужник», «сортир», «гальюн», «уборную», а то и в «ванную». Попав наконец в это святилище, мы садимся на «трон», «белого друга», «толчок», «сральник» и так далее. К сожалению, самый логичный термин — «арсенал»[19], прекрасно дополняющий «уринал», не прижился.

У слова crapper («сральник») вообще интересная история: когда-то оно, как ни странно, было обычной торговой маркой — как «Фриджидер», марка холодильников. Томас Крэппер был одним из первых производителей унитазов, крупным английским заводчиком, который, как всякий заводчик, ставил на свой товар свое имя. Судя по всему, во время Первой мировой войны это слово попалось на глаза американским солдатам, которые стали употреблять его как название всякого унитаза; впоследствии было образовано усеченное crap, получившее значение «дерьмо». Вот так обратная языковая логика и работа ассоциаций превращают торговую марку в грубое сленговое выражение^{15}.