Саоми

Учитель мне нравился, как и всем. Видя, что он сомневается, я перечислила все свои умения, для верности приплюсовав и слабые познания в арифметике. Тогда я не знала еще, насколько они слабые, потому гордо похвасталась, что умею считать до десяти. Мне показалось, или именно это и стало решающим фактором — я была принята на работу. Правда, работой трудно было назвать то, что приносило сплошное удовольствие: ходить по дому Учителя, смахивая пыль с резных перил лестницы, полированных столов, застекленного серванта, полоть клумбу и вытряхивать покрывала — разве могли подобные занятия быть неинтересны для маленькой девочки, оказавшейся в доме самого уважаемого человека во всей округе?

Моя работа оплачивалась щедро — раз в неделю я относила матери золотую монетку-цару, да еще почти каждый день приберегала что-нибудь из своего пайка для сестры и Итана, изредка проведывавшего меня на новом месте. Но — самое главное — Учитель настоял на том, чтобы я занималась под его присмотром, и очень скоро я научилась бегло читать, и даже полюбила это занятие, которому теперь посвящала едва ли не каждый вечер. Учитель предложил мне оставаться на ночь в его доме, и я, естественно, согласилась, потому что здесь мне нравилось куда больше, чем в тесной хижинке родителей, где, к тому же, я рисковала подвернуться под горячую руку отцу или по не заслуживающему, на мой взгляд, внимания поводу выслушать упреки от недовольной матери.

Сестра часто заходила ко мне после школы — ей нравилось сидеть на лавочке в тени старых яблонь и представлять себе, что это она, а не я, живет в доме Учителя. Итан приходил реже — его отец, как и наш с Виленой, недавно потерял работу, и теперь мальчишка подрабатывал где и как мог — в отличие от нашей, его семья была довольно многочисленной: кроме родителей, еще старенькая бабушка, братик да три младшие сестренки. Но иногда ему удавалось вырваться, и тогда мы подолгу болтали в небольшом садике возле дома Учителя.

Сам Учитель никогда не возражал против визитов моей сестры и Итана, но вот его ученик… Этот противнющий мальчишка смотрел на нас так, что смех застревал в горле. Я прекрасно понимала, что у него прав находиться в доме намного больше, чем у меня, а уж тем более у моих друзей, и отчего-то боялась, что он пожалуется Учителю на наше далеко не примерное поведение. Потому, когда приходили Вилена с Итаном, мы старались спрятаться где-нибудь так, чтобы мальчишка нас не нашел, или запирались в отведенной мне комнатке под чердаком, на котором, как рассказывали соседи, жили призраки.

Странно, но подобным россказням я не верила до того момента, когда однажды ночью услышала странный скрежет над головой, однако позже я поняла, что в ночном шуме виноваты отнюдь не призраки.

В тот день Учитель подарил мне большую книгу сказок, и я собиралась раньше закончить уборку, чтобы потом засесть в своей комнате или на лавке в саду и читать, читать… Мысли о книге так увлекли меня, что я совсем забыла постучать перед тем, как войти в кабинет Учителя. Забегая вперед скажу, что меня не ругали, однако я была достаточно наказана собственным испугом, и не только потому, что запоздало сообразила — входить без стука неприлично, за такое могут и уволить.

Учитель сидел в своем глубоком кресле у окна и спокойно улыбался, а я, замерев на пороге, разглядывала огромного зверя, невесть как очутившегося в комнате на втором этаже. На самом деле зверь был не такой уж и большой, но лежа, занимал почти весь расстеленный в центре помещения ковер. Кошачья голова при моем появлении приподнялась, уши развернулись в мою сторону, а бирюзовые глаза недовольно прищурились.

— Это саомитский кот, — сказал Учитель. — Не бойся, он тебя не тронет.

Я немного знала о саомитских котах, которые жили в горных лесах ближе к северу страны, но обычно они бывали одноцветными: либо черные, либо бурые или рыжие. У этого же зверя серая на боках шерсть, переливаясь всеми оттенками серебра, темнела к спине до глубокого черного цвета, а на груди и кончиках лап была почти белоснежной.

Я долго разглядывала кота, завороженная поблескиванием гладкой, лоснящейся шерсти и голубоватыми звездочками, мерцающими в бирюзово-зеленых глазах, наблюдала, как нервно дергается кончик пушистого хвоста, едва слышно постукивая по закрытому красным ковром полу, а потом спросила:

— Можно его погладить?