Сапер

– Да нет, – замялся он. – Это Шепелев, он их за собой таскал, нравилось ему, чтобы побольше.

Первым делом я пошел к речушке (или широкому ручью – тут уж кому как нравится) и с удовольствием умылся. Пыль с дороги аж на зубах скрипела, а из носа ее комками можно было вытаскивать. Тут же рядом со мной пристроились и остальные участники мотопробега Шепетовка – Житомир, точно так же смывая пот и пыль со своих лиц и рук.

На обед нам досталось с полкило ливерной колбасы, краюха ржаного хлеба, три кривоватых огурца и вода во фляжке. Предположим, вода у меня тоже была, но вот с остальным возникли бы трудности. Так что немудреный перекус оказался как раз кстати.

После еды лейтенант предложил немного отдохнуть, а мы с Верой спорить не стали – возвращаться на дорогу не хотелось никому. Так что мы сели в тенечке и вытянули ноги.

– А вы откуда родом, товарищ лейтенант? – спросила Вера. – Не из Москвы? Разговариваете по-тамошнему.

– Акаю?

– И смягчаете. Ш вместо Ч в словах проскальзывает.

– Из нее самой, – не стал отказываться Буряков. – Хотя родился в Башкирии. Мы переехали в столицу, когда я маленький еще был, так что рос уже в Москве.

То-то я думаю, откуда в тебе гонору столько? А ты, лейтенант, наверняка сын больших родителей. Лет тебе на вид не очень много, около двадцати пяти. Значит, родился ты в году пятнадцатом, ну, плюс-минус. И в детстве в Москву родители переехали. Небось, партийные начальники. Или спецы.

– Это сразу после революции, значит? – решил уточнить я.

– Что? – растерянно переспросил Буряков.

– Родители перебрались в столицу когда?

– А, вы про это? Да, как только правительство из Ленинграда переехало, ну, тогда еще Петрограда, так отца и вызвали. Мы долго в «Метрополе» жили, потом родителям квартиру дали.

Так и есть, угадал я. А папаша, значит, пережил все чистки и посадки, которых там, наверху, совсем немало случилось. Хитрый оказался, живучий.

Буряков расслабился, видно было, что вспоминать про семью ему приятно. Куда и делась та въедливая противность, которая так и лезла из него на допросе. И ухмылочка его презрительной уже не казалась. Вроде бы хороший парень, свой в доску. Только нельзя ни на секунду забывать, что в случае чего этот симпатяга под расстрел подведет и сам же исполнит, не задумываясь. С таким откровенничать никак нельзя. Лучше помолчу, целее буду.

Похоже, и Вера придерживалась того же мнения. Рассказала пару смешных случаев из медицинской практики, а больше молчала. Да и лейтенант вскоре перестал излагать свою биографию. Видать, на минуту расслабился, как это со случайными попутчиками бывает, а после спохватился.

Так что вскорости мы снова вернулись на забитую в обе стороны дорогу и продолжили пробираться к Житомиру.

* * *

Городу, конечно, досталось. Нам надо было ехать мимо железнодорожного вокзала, от здания которого остались руины. Кое-как расчистили – и все, никто ничего даже не пытался восстанавливать. Да и рядом не лучше было. Сыпали бомбы от всей души, сволочи.

На площади у вокзала мы повернули направо и поехали мимо студенческого общежития и педагогического института. Если что, это я на табличках прочитал, сам-то я здесь впервые был. Помнил только, что девятого числа город сдадут практически без боя.

После института мы проехали еще пару кварталов и остановились. Улицу перекрыло упавшее дерево. Во дворе какого-то дома прямо напротив нас военные грузили в полуторку коробки. Большое здание, видать, что-то тут до революции было такое, державное. Два этажа, окон штук по пятнадцать в каждом, это которые на улицу смотрят. Въезд со двора, а там еще какая-то бывшая конюшня. А заборчик так себе, хлипкий, с одной стороны только каменный. Разобрали, наверное, после революции.

Это я все рассматривал, пока Буряков думал, что дальше делать. Сами-то мы не местные, куда идти или ехать, только особист знает. Так что посмотрим по сторонам пока.

А грузят важное что-то, военные один за другим, как машины, принес коробку, в кузов бросил, развернулся – и назад.

Наконец лейтенант надумал, что дальше делать.

– Сидите здесь пока, я за пропуском схожу, поедем потом в дивизию. Тут идти быстрее получится, чем объезжать. Скоро вернусь.

Буряков перебрался через ствол упавшего дерева и скрылся за углом. Мы же с Верой просто стояли и пытались привести себя в порядок подручными средствами. Вдруг от полуторки, на которую грузили коробки, раздался грохот. Я оглянулся: один из грузчиков уронил свою ношу, и на землю рассыпались папки с бумагами. Наверное, архив какой-то вывозят.

– Петя, ты слышал? Там… этот, который коробку уронил, – зашептала рыжая, – ругался…

– И что? – спросил я недоуменно. Если обращать внимание на каждого ругающегося военного, то постоянно удивляться будешь, даже во сне.

– Не по-нашему, по-немецки! – прошипела Вера.

– Вот дела, – протянул я. – Похоже, диверсанты. И не оставишь их, полуторка-то почти полная, скоро уедут. Их там человек шесть, не меньше. И это не просто носильщики. Вон как двое автоматы настороженно держат. Положат нас за милую душу. Надо подумать, что дальше делать.