Сапер. Том IV

— Я, — говорю, — товарищ полковник. Чего надо? — а язык почему-то слушается не очень, как каши напихали в рот, и я пытаюсь разгрести ее.

— Очнулся! — огласил окрестности радостный вопль.

— Хватит кричать. Доклад! — ага, навык командного голоса возвращается потихоньку.

— Сержант Дорофеев! Товарищ полковник, за время… — тут он замялся, размышляя, как обозвать мое состояние.

— Отключки моей. Продолжайте.

— Силами бойцов батальона охраны нападение отбито! В настоящее время силами бойцов второго отделения первой роты уточняются потери личного состава! Доклад закончил.

— Да не кричи ты, — поморщился я. — Где лейтенант Вострецов?

— Ожидает очереди на эвакуацию в медсанбат, — уже спокойнее продолжил Дорофеев.

— Лейтенант Ахметшин?

— Не знаю, товарищ полковник, — он виновато, совсем не по-уставному пожал плечами.

— Вот что, сержант, помоги-ка мне подняться.

— Вы контужены, вам лежать…

— Сержант, ты что, приказы выполнять разучился?

Кое-как поднялся. Как же мне хреново! Штормит… Я попытался шагнуть, но тут ноги предательски запутались, и я чуть не рухнул на землю. Спасибо Дорофееву, подхватил, придержал. И тут меня натурально вывернуло. Уж не знаю, что там летело, но не кончалось, густо приправленное желчью, горькой и вяжущей рот.

— Вот, возьмите, — сержант протянул мне флягу, и я прополоскал рот — раз, другой, но без облегчения, противная горечь будто приклеилась к языку.

— Спасибо, Дорофеев, — сказал я. — Ты вот что… Давай, занимайся здесь, а мне бойца выдели, я тут… осмотрюсь пока.

Красноармеец, не представившийся никак, приобнял меня за талию, и я пошел, пытаясь больше не падать. Ох ты ж… Убитые… и еще… В стрелковых ячейках, на земле, сраженные пулями и осколками… Сколько их тут? Но это потом, сейчас я знаю, куда в первую очередь идти.

Пост взрывника был налажен наспех, мы собирались сегодня оборудовать его по уму, чтобы человеку с динамкой ничего не грозило. Не успели. И сейчас я и спешил к этой простой яме в земле, и боялся подойти. До последнего шага у меня оставалась надежда, что Ильяз лежит раненый, пусть тяжело, но всё же живой.

Ближе к краю, наполовину высунувшись, лежал постовой, который заступил на смену в полночь, и должен был смениться утром. Помню, на разводе Вострецов ругал его за пуговицу, державшуюся на честном слове. Вон она, держится еще, висит в петельке. И чего он наружу полез? Вот он, твой пост, сиди, жди команду. Нет же… С перепугу, может? Застрелили его почти в упор, три пули через грудь.

Еще шаг, и… Придется посмотреть, нечего жмуриться…

Ильяз лежал, свернувшись младенцем, поджав под себя ноги. На пояснице, аккурат, где ребра кончаются, видно было выходное отверстие, побуревшее уже, топорщащееся заскорузлыми от крови нитками. В руках он так и держал динамо-машинку, которой подорвал лафет. Первая, от ствола, лежала в стороне, присыпанная глиной.

— Помоги спуститься, — сказал я бойцу, потоптавшись на краю окопчика, и поняв, что спрыгнуть вниз у меня не хватит сил — просто рухну кулем.

— Осторожно, тащ полковник, — осторожно заметил мой сопровождающий, когда я опустился на колени.

Я очистил волосы Ильяза от присыпавшего голову грунта, и попытался закрыть глаза, так и оставшиеся открытыми. До конца не получилось, и между неплотно прикрытыми веками блестели тонкие полоски белков.

— Помоги достать его, — попросил я, и уже через пару секунд боец оказался рядом со мной, и, кряхтя, начал выталкивать тело Ахметшина вверх.

Хотелось бы подсобить, но я мог только держаться на ногах, а не таскать что-то. Эх, Ильяз… И в смерти я тебе помочь не могу… Сколько мы с тобой, с той самой ночи на киевской гарнизонной губе? Неполный год? Полковник Епишин, как же. Что ж мне хреново так?

Вылез наружу, с помощью провожатого, конечно. Разогнули Ильязу колени, уже начавшие коченеть, сложили на груди руки. И тут ноги мои опять меня предали, и я опустился на колени. Хочется подумать что-то хорошее на прощание, а в голову лезет всякая ерунда — как мы на чердаке в Киеве книги читали, смеясь над особо вычурными фразами всяких графьев, как он привел Параску с просьбой зарегистрировать брак. И даже как он пришел просить семейную землянку. Вот же дурень, господи! Что-то в глаз попало, наверное, слеза течет, будто я рыдаю. Что за хрень, а?

Достал из карманов документы, мелочевку. Фотография с Параской. И со мной, возле моста, после маскировки. А я свою карточку и не получил, в госпиталь загремел. Надо будет найти, пусть и мне сделают. На память.

— Товарищ полковник! — гаркнул кто-то у меня за спиной. — А я вас ищу везде! Товарищ капитан госбезопасности велел найти вас!

— Боец, как фамилия твоя? — спросил я провожатого, вытирая лицо рукавом.

— Красноармеец Антоненко!

— Спасибо за помощь, Антоненко. Занимайтесь.

* * *

Я к Евсееву не пошел. Еще чего не хватало. Нет, будь он ранен, вопросов не имел бы. Но как я выяснил у посыльного, ничего со Степаном не случилось. Стреляли, воевали, но не более. Так что я сел на пенечек, и стал ждать.