Сапфир

Рыжая конкурсантка уже ушла выступать — со сцены доносились размеренные звуки «татамбы»; в примерочной остались они вдвоем — Лана и чернявая «двадцать третья» в черно-синем блестящем наряде.

— Смелая ты!

Это не Лана смелая — это Мо. Это он выбрал плавленое золото с миллионом висюлек понизу, это он подобрал к нему желтый купальник — специальное спортивнее нижнее белье. Если бы ни оно, Лана бы на сцену не вышла — уж точно не в стрингах, в которых была до того.

«Предусмотрительный… Внимательный… Дерзкий…» — ей хотелось его придушить.

И все же выглядела она изумительно: подколотые на макушке локоны (заколка отыскалась в примерочной); стильная пара браслет-серьги; длинные, едва тронутые загаром стройные ноги; блестящие, как у пантеры, хищные глаза — ох, они станцуют…

Они порвут не зал, нет, — они порвут друг друга.

Она обучалась танцам, но никогда не преподавала их — не умела. Слишком сильно поддавалась музыке, обматывалась ею, словно ситцевым шарфом, и отправлялась в полет так, как того просила душа, — без заученных па, без движений по канонам. Ни разу не смогла бы повторить один и тот же полет-мотив дважды, но определенно, если бы умела рисовать серебряными нитями, могла изобразить его отпечаток на полотне мироздания: скорость — птицу, размеренность — дерево, романтику — шелковый бант, любовь — сияющую звезду. Ей было проще стать этой самой звездой на уровне чувств, нежели объяснить, куда и как для выражения «звезды» должны двигаться руки.

Туфли сидели, как влитые, — давно она не стояла на столь высоких шпильках. Это задорило. В эту секунду, наблюдая за дерганым ритмом тела брюнетки на сцене, Лана едва заметно раскачивалась взад-вперед и чувствовала себя королевой. Она убьет его одним взглядом, покорит раз и навсегда, и это день — их ощущения друг от друга, а не сам танец — они запомнят на всю оставшуюся жизнь.

Лишь бы повезло с музыкой, лишь бы повезло…

Через тридцать секунд время брюнетки истекло; паре «двадцать три» хлопали вяло и больше для проформы.

Черные глаза стали магнитом. Их с Марио взгляды с первой секунды будто сцепила проволока — колючая, стальная и крепкая. Он раздел глазами ее, она его. И на мгновенье ослабела — не учла, что, будучи львицей, она встретится на сцене со львом. Не со львенком, не с жидкогривым юнцом, но с вожаком. Львом и змеепитоном в одном лице.

Далински. Кассар. Их фамилии объявили зычно и профессионально, предложили публике поддержать конкурсантов, но ни Лана, ни Мо аплодисментов не слышали — он смотрел туда, где сквозь бахрому при любом движении рисковали показаться желтые трусики, она — на открывающуюся в вырезе белой рубашки загорелую грудь. И блестящий кончик розетки-звезды. Рубашку он распахнул, волосы причесал так, что даже они умоляли «запусти-в-меня-пятерню», взглядом уже шлепал Лану по обнаженной заднице крепкой ладонью.

Она прищурилась, фыркнула, подобралась. И, взвинченная до предела, вдруг хищно и ласково расплылась по сцене, когда заиграла «Дамора» — напряженная музыка страсти.

Дамора — звук барабанов, выбивающих ритм сближения двух сердец, пульс, соединяющий два в одно, и Лана грациозно поплыла навстречу партнеру, вскинула руку, обняла его за шею — впервые коснулась непослушных волос на затылке…

Их обожгло почти сразу же, уже не через взгляд — физически. Задвигались в унисон бедра — ее бахрома и его плотные, обтягивающие мощные ноги штаны, — чиркнула о подол золотого платья молния его ширинки, легла ей на ягодицу горячая мужская ладонь.

Теперь Лана чувствовала не только музыку — рисунок из нитей в воздухе, — но и партнера — жгучего, как южный ветер Ла-файи, притягательного, словно блеск единственного в мире драгоценного камня, умопомрачительного до пересохшего во рту языка…

«Ты прекрасен…»

«Ты изумительна…»

Они сближались и расходились — с каждым разом все ближе, все плотнее, будто тянула навстречу друг другу невидимая нить, и каждое движение стоп, кистей — немой диалог, понятный лишь двоим. Музыка лилась, стучала, бурлила, кипела и пенилась волнами страсти; Лана кипела вместе с ней — еще никогда на своей памяти она не чувствовала партнера так хорошо — не второй человек на сцене, но будто бы продолжение ее самой; золотые нити переплелись с серебристыми.

«Слишком хороша…»

Ей по бедру ласково провела мужская ладонь. Резкий разворот, взметнувшиеся за спиной волосы; его лицо сжато у нее в ладонях.

«Не слишком… в самый раз…»

«Слишком».

И их губы неприлично близко. Он двигался, он пах, он ускользал из ее пальцев, словно недосягаемый мираж идеального мужчины, и Лана зверела. То «я здесь, я рядом — чувствуешь?», то вновь пустота и холод.

«Подойди, — молили ее глаза, — коснись, обними…»

И он приближался и обнимал — почти обнимал, и ей делалось до слабости дурно, — он разворачивал ее, обводил абрис ее фигуры ладонями, склонялся перед ней на колени.

«Подойди не телом — душой…»

Грустная усмешка в его глазах — «не могу».

«Можешь».

«Не могу, Лана, нельзя… Но ты красива… Я и не думал…»

«Думал. Ты знал. Не будь идиотом, Мо…»