Свою иллюзорную челюсть Лана собрала от коленей. Несколько раз открыла и закрыла рот, силясь начать дышать, после чего покрылась красными пятнами и вылетела из каюты. Мо как раз начала разворачиваться.
— Эй, мне гитару с собой взять? — послышалось вслед.
Она всегда знала, что он способен перевернуть ее мир с ног на голову. Поверила еще тогда, у Портала, когда думала, что придется возвращаться на Четырнадцатый, но Мо вдруг отыскал правильные слова и заставил ее не только остаться, но и помог вновь поверить в светлое будущее.
Вот и сегодня…
С утра она не просто верила — знала, — что их следующие пять дней окрасит не просыхающая, как штукатурка дома под дождем, печаль, а теперь ощущала иное — веру: у них получится. Да, еще не испарилась обида, не ушел из-под колеса тот камешек, который мешал их вагонетке счастья нестись по рельсам вперед, но здесь — на этом невероятно прекрасном острове — у Ланы вдруг перестало ныть сердце.
«Я трахну тебя дважды…»
В его словах не было пошлости — в них было желание. Оно звучало так же неистово, как клокочущая в ней накануне жажда, — «обними». И поселилась вдруг уверенность — он найдет эти слова, он весь день старался их найти. Да, ему потребовались дополнительные сутки (недаром говорят, что мужчины в вопросах любви медлительны), но что-то изменилось — в его глазах, у него внутри. И даже если не найдет…
Остров оказался раем. Подсвеченная персиковым закатом морская гладь, золотой, усыпанный хрупкими ракушками, песок; шумящий кудрями зарослей загривок. Туда, где высился покрытый густой и сложной растительностью холм, Лана не сунулась бы ни за какие коврижки, но им было хорошо и здесь — ей, прогуливающейся вдоль берега, и ему — ловящему рыбу в море.
Гарпун он прихватил с яхты.
Силуэт человека — раскачанная замершая фигура, взгляд на снующую под водой проворную рыбешку, задранная в ожидании рука. Лане вдруг показалось, что в целом свете существуют только они — два первочеловека: Марио и Лана. И этот остров. И что они всегда жили здесь — под живописно окрашенным небесным куполом, меняющим цвет в зависимости от времени суток, рядом с говорливым океаном, в сени терпеливых пальм. Ее ноги тонули в податливом песке, и почему-то завораживал факт отсутствия других следов. Первозданная чистота.
Лана и Марио.
Рядом с примитивным жильем, состоящим из четырех вертикально воткнутых в землю бамбуковых балок и бамбукового же пола, Мо уже сложил костер. На ее вопрос «мне помочь собрать дрова?», он лишь качнул головой и улыбнулся. От его улыбки ей всегда делалось по-глупому счастливо и мягко внутри. И тепло-тепло.
Теперь Лана, не желающая просто сидеть на берегу, бродила вдоль линии прибоя и делала вид, что высматривает сушняк — даже подобрала несколько веточек. Здесь, рядом с волнами, редкие выброшенные на берег деревяшки были насквозь промокшими и заметенными песком, но она не беспокоилась — дров действительно хватало. У «шалаша» нашлась и решетка-гриль, и посуда, и даже уголь — Мо, как всегда, позаботился обо всем.
Даже о москитной сетке, висящей на одном из крючков.
Лежанка из листьев на полу — она заметила — вместила бы двоих. Ведомая трепетным и нежным посылом мечты, Лана скрестила пальцы для того, чтобы этой ночью они спали на ней вместе, обнявшись.
Костер шипел, когда с белоснежных, прижатых решеткой кусков рыбы в него стекал сок. Уползал в небо дым; море в этот час казалось таким же желтым, как и горизонт. И совершенно прозрачным — жидким стеклом.
Марио то и дело поворачивал решетку — куски рыбы подбирались, сжимались, румянились.
Лана все-таки выбила себе занятие — нарезала салат, заправила его и теперь смотрела на Мо, сидящего напротив нее на корточках. Здоровенного красивого мужчину — почти что голого. В плавках. Шли минуты, жарилась рыба, в салат заполз и был выброшен ложкой жучок, а слова все не звучали. Тишина, размеренный шум прибоя; коснулся краем океана и начал тонуть в нем апельсиновый солнечный диск.
— Голодная?
— Угу.
Песчинки облепили кожу щиколоток, как вторая кожа. Осыпались, высохнув, но она тут же обнаруживала, что ей зачем-нибудь нужно к воде, и вновь мочила ноги. А теперь снова отряхивала песчаные «сапоги».
— Сейчас. Уже недолго.
Он размотал мешочек, в который упаковал соль, достал откуда-то лимон.
— Как в ресторане, — улыбнулась Лана.
— Лучше.
И вновь тишина. Разговор напоминал ей двигатель, бензин в котором закончился. Пара капель — бух-бух, — а после все глохнет.
А она — черт ее дери — ждала. Все это время ждала, что Мо вновь очнется и скажет что-то очень важное —
Марио молчал. А, когда открыл рот, то спросил:
— Тебе один кусочек рыбы или два?