Этой ночью лежанка из листьев уместила двоих. Обнявшихся. Спутались их волосы и дыхание, переплелись их пальцы и души. Сверкало, словно ночное платье танцовщицы, бриллиантами-звездами небо.
— Нам еще нужно съездить в Гару…
— И понырять с маской.
— Точно. И пещеру ту посмотреть.
Москитная сетка не понадобилась — ветер стих, но насекомые так и не появились. Белела, покачиваясь на волнах, освещенная луной жемчужина-яхта.
— А еще гитара. Ты ее не принес?
— Нет. Успею.
— На террасе?
— Да. Станцуешь для меня?
— Конечно.
— Мо…
— Что?
Он нежно гладил ее по плечу.
— Я подарю нам телескоп, да? Хотела — тебе. Но теперь нам.
— Выберем его вместе. Будем смотреть на звезды.
— Здесь. Мы ведь будем приезжать сюда часто, Мо? Да?
Лана мечтала, Лана захлебывалась — им хотелось жить, хотелось мечтать, хотелось быть, как сейчас, вне пространства и времени.
Он не стал напоминать о том, что всего этого может и не быть. Вместо этого спросил:
— Ты знаешь, что мы выиграли тот танцевальный конкурс?
Она повернулась к нему, уткнулась теплым носом в щеку.
— Правда? Забавно… Мы ведь танцевали… для себя.
— Потому и выиграли. Они хотят, чтобы мы приехали на съемки вручения призов.
— А что за призы?
— Я и сам не знаю. Съездим?
— Может быть.
«Если успеем».
Под этим звездным небом не звучало грустного, потому что прямо в этот момент его не существовало. Два сердца — один ритм. Ласковые поглаживания — ненасытные, беспрестанные — ощутить, коснуться, выразить любовь. Коснуться, ощутить снова — времени все-таки так мало, даже если целая жизнь.
— Лана…
— М-м-м?
— Я тебя люблю.
Она плакала у него на плече, и Марио слушал плеск волн и смотрел на звезды. Он был счастлив.
— Я ей тебя не отдам, слышишь… не отдам, Мо. Я никому тебя не отдам. И ей тоже…
— Не надо, милая. Не сейчас.
— Не отдам. Любовь ведь победит, так?
Он промолчал. Мерцали на полночном небе далекие бриллианты.
Глава 9
Удивительно, но самое яркое и внятное свечение испускал алмаз — ровное, белесое, без завихрений. Энергия, похожая на мягкого ежика, расходилась от него в стороны, как от многоконечного кристалла. Алмаз бы Лана не спутала ни с чем. С остальными оказалось сложнее: вокруг рубина как будто бы клубился туман, такой же белесый, как и у алмаза, но похожий уже не на ежика, а на рваное облако, энергия аквамарина вилась спиралями и напоминала кудрявую голову, лараит, кажется, вообще не светился. Нет, светился — она смогла уловить не сияние, но блеклую пульсацию после нескольких минут пристального наблюдения. И сникла — в «комнате» у нее будет не пять, а всего одна минута, и, значит, лараит намеренно отыскать не удастся. А жаль. Он бы продлил Марио жизнь на восемьдесят дней.
«Ему нужен Сапфир. Только он».
Переходить к Сапфиру она не торопилась — пыталась понять особенность каждого самоцвета по порядку. Итак, топаз…
— Мо, ты мог бы дать мне листок и ручку?
— Мог бы. Только придется сплавать за ними на яхту. Тебе срочно?
— Угу, — Лана кивнула, и Марио, более ни о чем не спрашивающий, вошел в воду и побрел, рассекая мощными ногами мягкие волны, по направлению к яхте. Через мгновенье оттолкнулся и поплыл.
Ночь прошла спокойно. Лежа на жесткой подстилке из листьев и тесно обнятая мужской рукой, Лана то и дело просыпалась, слушала размеренное дыхание за спиной и подолгу не могла заснуть — не верила во все, что случилось вечером, — в признание у костра, в танец «на воде», в их любовь. А после осознавала, что все — правда, и сон ускользал окончательно — приходилось гнать мысли, чтобы погрузиться в дрему. Мешало плескавшееся внутри счастье.
Утром, сразу после завтрака вчерашней рыбой, на нее вдруг обрушилось беспокойство — а что, если больше не получится «падать»? Ведь она не в депрессии — как проваливаться в черноту? Но страхи оказались напрасными — любовь будто придала сил, и полет в бездну, который раньше длился, бывало, по две-три минуты, теперь проскакивал всего за несколько секунд. Нырнула здесь, вынырнула там. Чуднó. Лана обрадовалась.
Вернулся Марио, выдал ей завернутый в полиэтилен блокнот, поцеловал в щеку и отправился снова ловить рыбу.
Нам не хватает избушки, подумала Лана. Чтобы жить здесь. Просыпаться на рассвете, обнимать друг друга, а после расходиться — он на рыбалку, она на сбор ягод, — чтобы вновь встречаться за обедом. Есть суп из морепродуктов, который она научится варить, сидеть в сени пальм, Лана будет шить им одежду, Мо стругать из палочек крючки для полотенец в дом…
Странные мысли. Глупые и счастливые.
Ей хотелось забыть о том мире, который существовал по ту сторону океана, — о суше, по которой некогда ходил Том, о Кэти, давно уже по этой самой суше не ходившей. О Комиссии, о несправедливости, «розетке». Накануне вечером она, содрогаясь, водила по теплому металлу лепестков пальцами. Ужасалась, силясь представить это «в себе».
Но топаз. Что насчет топаза?
Свечение топаза несколько походило на то, что испускал алмаз, только тусклее, и кончики льющейся энергии завивались, словно сигаретный дым. Лана впитала его, запомнила. Перевела взгляд.