Саракш: Кольцо ненависти

Начальник штаба побледнел: он сразу и безоговорочно согласился с предположением Максима — эта версия объясняла все.

— Так, господин бригадир, принимайте командование, — распорядился Мак, вставая. — Я отправляюсь туда, к излучине. И никаких возражений — каждый должен делать то, что у него получается, и не должен браться не за свое дело. Командуя фронтом, вы сохраните тысячи жизней, которые я наверняка погублю. Перебрасывайте к излучине все, что сумеете, — там решится исход войны. А я переброшу туда самого себя — я здорово задолжал народу этой страны, пора расплачиваться.

…Сидя в стальном брюхе рычащего бронетранспортера, Максим вышел на связь со Странником и сообщил ему о своих выводах. Перехвата он не опасался — канал был надежно экранирован, и говорили они с Рудольфом по-русски.

— Логично, — сказал Сикорски после долгого молчания. — Я подозревал что-нибудь в этом роде.

— Если не успею и айкры прорвутся, вы нанесете по излучине ядерный удар. На сигнал рации.

— Не будет тебе геройской гибели! — отрезал Странник. — Размечтался… — И добавил, помолчав: — Средств доставки у нас кот наплакал, а главное — люди. Нет у меня никакой гарантии, что какой-нибудь офицерик не развернет наспех переоборудованный грузовой самолет и не сбросит бомбу на столицу. Или не будет диверсии. Не суди по одному Тооту — далеко не всем армейцам и легионерам революция пришлась по вкусу. В общем, так: продержись сутки, а там… Ты меня понял, Мак?

— Я понял вас, Рудольф.

…В то время, когда Максим разговаривал со Странником, колонна из двадцати мобильных ракетных установок покинула окраины порта, захваченного айкрами, и двинулась к намеченной точке прорыва. Тяжелые гусеничные монстры шли с погашенными фарами, прикрытые танками с автоматчиками на броне, и с каждым часом приближались к громыхающей линии фронта.

* * *

Жители благоустроенной планеты Земля, стряхнувшей с себя тысячелетнюю грязь жадности и жестокости, не знали, что такое война. Не знал этого и Максим Каммерер, двадцатилетний парень с неясными планами на будущее, очутившийся на своем обитаемом острове по случайному выбору Группы Свободного Поиска. И даже окунувшись с головой в сумрачный мир Саракша, он еще не понял, что это такое, — ни когда дрался с бандитами Крысолова, ни когда получил от господина ротмистра Чачу шесть пуль, ни когда взрывал башню, ни даже тогда, когда участвовал в сумасшедшем танковом прорыве штрафников через пояс атомных мин на хонтийской границе. И даже позже, уже после взрыва Центра, когда в Стране Отцов фактически началась уже гражданская война, а угроза вторжения северян стала реальной, он еще не осознал в полной мере, что стоит за этим коротким словом. И только здесь, на речной излучине, кем-то случайно названной Гремящей, всем своим существом почувствовал Максим обжигающее дыхание чудовища по имени «война».

Он очень быстро потерял ощущение времени — все происходящее с ним и вокруг него слилось в сплошную кроваво-дымную ленту, разматывавшуюся перед его глазами. Гремело, ухало, горели подбитые танки, падали люди, и, казалось, простреленное небо вот-вот рухнет на истерзанную твердь и прихлопнет ее, припечатает, чтобы раз и навсегда покончить с творящимся на ней безумием.

Атаки айкров следовали одна за другой, и Максим собственными глазами увидел, как умеют воевать люди, с детства готовившиеся стать воинами. Островитяне атаковали умело и расчетливо; они не шли в бой стройными шеренгами под развернутыми знаменами, с пением боевых гимнов — они наступали мелкими штурмовыми группами, перебежками, от одной складки местности до другой, и пока одна группа перебегала, другая поддерживала ее плотным огнем, не давая защитникам поднять голову над бруствером окопа. Непрерывно била артиллерия; из лощин гигантскими насекомыми выбегали плоские и приземистые танки-амфибии, шустро перебиравшие гусеницами и плюющиеся снарядами, а если островитяне встречали упорное сопротивление, в воздухе тут же появлялись продолговатые чечевицы их летающих платформ и заливали узлы обороны струями горящего напалма.

Наркотическое опьянение не заставляло Детей Моря бездумно бросаться на пулеметы — боевые машины-берсерки действовали хладнокровно, отнюдь не спеша отдать жизнь во славу далеких побед, но безостановочно шли вперед, используя малейшую оплошность оборонявшихся. Мак, оставив командный пункт, метался по всей линии обороны: командиры частей, особенно офицеры-кадровики, сами знали, что и как надо делать, и бой перешел уже в такую фазу, когда толкать их под руку было не только бесполезно, но и вредно. Максим понимал, что от него как от полководца толку немного, зато появление Мака Сима на передовой имело смысл — его знали, и Максим почувствовал даже что-то вроде религиозного обожания: мы не можем не победить, если с нами сам. Кажется, подумал он, они считают меня богом или пророком… Ощущение при этой мысли у него были странные, однако Максиму некогда было разбираться в оттенках своих эмоций — айкры то и дело врывались на позиции, и тогда в окопах вспыхивали дикие рукопашные схватки.