Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

Васька хотел идти снова во двор, но раздумал, а зашёл в ходок, это такая пристройка у подвала, взял, завёрнутую в мокрую тряпку глину и намерился идти на крыльцо во двор, чтобы чего-нибудь слепить, потому, как и гуси как бы к кадушке не подошли, да и полепить захотелось. Только он вознамерился идти во двор, как рядом раздался Томкин голос:

– А чего это у тебя в руках? – девочка стояла у него за спиной. Васька вздрогнул и повернулся, ему не хотелось раскрывать свои тайны, и он бы ответил этой Томке как надо, но, увидев её любопытную и дружески настроенную физиономию, немного растерялся и произнёс:

– Глина…

– Я знаю, за нашим двором такая есть, – сказала Томка и шмыгнула носом.

– Там я и накопал в овражке, – ответил Васька.

–А чё ты с ней делать будешь? – вновь спросила девочка.

Васька хотел ей ответить, что это не её ума дело, но увидев её смешно торчащие русые косички, не стал грубить, а подал знак, чтоб шла за ним и открыл дверь в ходок подвала. На земляной лежанке, где отдыхали в летнюю жару взрослые, Томка увидела много всяких глиняных поделок. Тут были и гуси с вытянутыми шеями, и петухи с грудью колесом и много чего другого.

– Это ты сам всё наделал или кто? – спросила девочка, открыв от изумления ротик.

– Дед пихто…– в тон ей ответил важно Васька, но тут же, чтоб ещё больше удивить Томку, взял кусочек глины, скатал в руках колбаску и ловко вытянул из неё ножки, головку с рожками и хвостик, получился барашек.

– Вот это да, – изумилась девочка. – А я так смогу?

– Сможешь, – снисходительно сказал Васька, только мне надо идти гусей сторожить, а то мне Ефим задаст.

– Не задаст, – сказала Томка. – Они надолго там встали, на десятки деревенские дворы делят.

– Если так, то на, – сказал паренёк и подал глину Томке, – только тренироваться надо, сразу не получится. – После чего они оба уселись на лежанку и стали лепить.

Васька лепил быстро. Из его рук появлялись то круторогие бычки, то вислоухие свинки, то задиристые собачки, то скачущие зайцы. Но покорил он воображение Томки не этим, а свистком. Она так и приросла к лежаку, после того, как Васька, приложив к губам поделку, дунул в неё и в ходке раздался залихватский свист.

– Ты и свистки умеешь делать? – Ещё больше удивилась Томка.

– Подумаешь, свистки, – важно проговорил Васька.

– Ты что, в эти самые … пойдёшь?– спросила Томка, забыв, как называется такая специальность, – ну, кто лепит?

– В скульпторы, хочешь сказать? – Нехотя проговорил Васька. – Томка улыбнулась.

– Не-е-е,– помотал головой Васька, – я строителем буду, а глина это так, безделица, тут и учиться ничему не надо – взял и слепил, а я хочу дома строить, поняла? Сейчас строители нужны. Где ты видела, чтоб было написано, что глинолеп нужен? – и сам же ответил: – нигде, а строек, их вон сколько всяких и везде специалисты требуются….

Томка мотнула в знак понимания головой, но, по правде сказать, ничего не поняла. Ей просто больше нравилась специальность, когда из глины лепят, а вот слово «глинолеп» ей не нравилось.

– И совсем такой человек и не глинолеп, – сказала она, сама не ожидавшая от себя такой прыти, – а игрушечник, вот.

Больше ей ничего не удалось сказать, потому, как Васька вдруг вспомнил, что ему надо сторожить гусей, а он вот уж сколько времени сидит в ходке с Томкой, а про гусей совсем забыл. Васька быстро вскочил, вытолкал Томку из ходка, выглянул на улицу и перевёл дух – на дорожке Ефим, Анюта, тётка Таня и дядька Иван всё разговаривали, и, кажется, уже собирались расходиться.

– Давай, давай, потом придёшь, – торопил Васька Томку и, закрыв дверь ходка, бросился во двор.

Когда он вбежал во двор, то первым делом увидел бычка Мишку. Мишка столкнул лбом кадушку набок и пытался засунуть в неё голову, чтоб полизать стенки изнутри. Это ему плохо удавалось. Гусей почему-то рядом уже не было, они через, незатворенную, Васькой калитку, вышли на улицу и спустились в овраг к водотёку, оттуда доносилось их весёлое гоготанье.

– «Кажется, пронесло» – подумал Васька, отталкивая бычка от кадушки и ставя её на прежнее место. «Бычок, видно, подошёл только что, стал чесать о кадушку лоб и свалил её» – подумал Васька и снова отправился в ходок. На улице уже никого не было – все разошлись, только в Митином проулке слышался Томкин голос. Потом пришёл брат Пётр, загнал бычка на пригон, спросил, где гуси?

– В овраг пошли, – сказал Васька.

– А чего у быка Мишки уши в барде?

– В кадушку сунулся, да я отогнал.

– А гусей чего выпустил, гусыням хотели крылья подрезать.

– Я не знал, я думал, чтоб просто к кадушке не лезли.

– Бери вилы, поможешь навоз перебросать. – И Васька, взяв вилы, поплёлся за братом бросать навоз. Навоза было не очень много, и они вдвоём довольно быстро с ним управились.

– Обедать! – раздался из сеней голос отца.

– Пошли, зовут, – сказал Пётр и поставил вилы к стенке.

Васька быстро забыл про этот случай с бычком Мишкой и гусями, семья села обедать, не было только Анюты. Но, не успели зачерпнуть из блюда со щами по ложке, как услышали во дворе причитание Анны.