Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни

– Думаю, что русский человек пьёт не от безысходности и беспросветности, как эта деревенская тьма за окном, не от тяжёлых и невыносимых условий быта и обстоятельств – ему к этому не привыкать. У нашего мужичка жизнь никогда не была радостной и сладкой. Прикладывается же сейчас он к рюмке потому, что, положенный в его душу Творцом идеал, отуманился и уже у многих не имеет такого ясного и чёткого очертания, какой имел в стародавние времена. Насильственное обезбоживание тоже нельзя сбрасывать со счетов. Поэтому и мечется его душа в поисках утрачиваемого смысла существования. Озарит на какое-то время – и снова нет. Вот и получается: ещё не до конца истёрто в душе предначертание, а, в то же время, идёт явное нашествие сил супротивных, целей лживых и маяков ложных. Женщин ещё материнство как-то держит и то с жизненных рельс сходят, а про мужиков и говорить нечего. Без Бога в душе, русский человек уже и не русский вовсе, а так – перекати поле, посмешище миру, шарж на святое.

– Эк, вы как! Так уж и сразу?.. «Посмешище миру, шарж на святое».

– По-другому, Георгий, не выходит.

– А я, ещё думаю,– дополнил Георгий, – торгашеская радость не по нему, задачи по плечу нет. Была бы задача, цель, хоть и не глобального масштаба, тогда другое дело. Нет такой задачи, нет цели… отсюда и пьянка.

– Цели они разные, Георгий… Вот сейчас росийские политики хотят такую цель для русского народа обозначить и подсовывают ему разный суррогат. Только зря стараются. Цель для нашего народа со времён крещения Руси определена. Это великая ноша, которую бросить – значит погибнуть и нести тоже невмоготу. А ведь несём. Велика ноша. Кости от напряжения от мяса отделяются, сухожилия звенят и лопаются, кровь на лбу вместо пота выступает, виски словно обручем сдавливает, но другого пути нет. Некому эту ношу нести, нет такой страны, нет такого народа под луною, кто бы мог вынести эту тягу…

Мы замолчали, думая каждый о своём. Я стал думать о том, что нет, и не может быть в душе у народа-богоносца выше цели, как донести творца в сердце до конца собственной жизни, набивая шишки об углы житейских и эпохальных проблем; Георгий же, по-видимому, примеривает на народ свой кафтан в виде спасительной идеи. В любом случае – оба молчим и думаем.

Мы снова едем к Корене. Сзади Большую Фёдоровку поглотила тьма. Она бесследно исчезла, растворилась. Впереди, за окном – чёрная космическая дыра, изредка прорезаемая метеоритным светом фар пролетающих большаком легковушек. Монотонно бьёт в стёкла автобуса желеобразная мокреть. В салоне включен свет. Напротив нас сидит крепкого телосложения молодайка. На её коленях примостился мальчишка лет пяти. Женщина разговаривает с соседкой, а карапуз пытается что-то вытащить из материнской сумки. Мать несколько раз бьёт его небольно, но назидательно по рукам, дескать, не лезь, а сынишка не слушается и опять тянется к сумке.

– А что, Пётр, я вижу, ты не долюбливаешь современные игрушки, это что, профессиональное?– спрашивает Георгий, когда мы вышли на основную трассу, и нас перестало бултыхать из стороны в сторону.

Я понял, что Георгию хочется меня разговорить на эту тему и возможно прояснить для себя какой-то важный вопрос.

– Не все, дружище,… не все. Попадаются и сейчас хорошие изделия местных производителей, но мало. Привозят много из-за рубежа или такое же производство здесь наладили, неизвестно, сейчас это просто, сам знаешь.

– А чем вас зарубежное не устраивает?

– Их игрушки, Георгий, созданы другой цивилизацией. А у цивилизаций разные взгляды на мир, жизнь в этом мире, разные религии, которые эти цивилизации породили. Они учат детей через игрушки каждый своему: своим взглядам, понятиям. Возьмём, к примеру, Западную цивилизацию. Посмотрите на их современных супергероев, кому обыкновенно подражает ребятня: они нам напоминают не людей, а супермашины. Вглядитесь в их лица,… вы разве увидите в них душу? У них даже такого слова и понятия как «душа» в языке нет, одни заменители, как в лекарственных препаратах.