Саркофаг

— Здравствуй, подруга! Здравствуй, любовь моя! — и всё, что я любил до встречи с Книгой, было мною забыто. Самолёты — улетели, паровозы — укатили, мир сузился до пространства в шестьдесят сантиметров между бревенчатой стеной кельи, печкой и коптилкой у изголовья. Лучшей обстановки для совершения очередной измены самолётам-паровозам и быть не могло, и я её совершил… с Книгой! Какой, по счёту, была та измена? Да и чего можно ожидать от потомка вражеского прислужника?

Как пришла весна сорок пятого — не заметил. Если бы война ещё длилась столько же — и её бы не заметил: я читал. Пришло тепло, можно было пропадать целыми днями на улице, а я читал:

— Зачитаешься! — говорила мать. Она верила в то, что много читающие люди в итоге "трогаются умом" Когда такое могло случиться с её сыночком, как и в чём могло проявиться такое "троганье" — она не представляла, но побаивалась.

Глава 8. Зарождение нового вида спорта.

Возвращались фронтовики. Почему-то подумал, что отец вернётся в поезде. В товарном вагоне, видел, как с заката солнца мимо монастыря проходили составы с солдатами. Что могут быть вагоны иного сорта — об этом я не знал. Не видел пассажирских вагонов того времени.

Найти дорогу на станцию труда не представляло: колея из двух рельсов и шпал не позволяла заблудиться. Нужно ли говорить, что часто туда наведывался в надежде первым встретить отца? Ходить на станцию каждое раннее утром пешком по шпалам? Трудно и ненужно! Зачем ходить ногами? Вот они, поезда, что проходят совсем близко от монастыря!

О железной дороге, что проходила рядом с монастырём, я рассказывал. Повторюсь:

Холмы, холмы, холмы! Меж холмами — река. У реки — город. Центр. Окраины города — на холмах. Всё просто и понятно. Монастырь строился в стороне от города на самом высоком из холмов. Никто и никогда не мог подумать, что через триста лет после окончания строительства монастыря, холм, на котором его выстроили, придётся разрезать для полотна железной дороги. Разрезали. Проложили колею, и колея выходила на мост через реку. Гимн старинному мосту исполнялся мною ранее и неоднократно.

Разрезанный железной дорогой участок холма длиною не более двух километров, и это место было самым удобным и благодатным для посадки на проходящие составы. Каким бы состав не был по весу и длине, но в "ущелье" он всегда замедлял ход потому, что был подъём в сторону станции. "Астматические" паровозные "лошадиные силы" с трудом преодолевали подъём. У "движенцев" такой подъём называется "семитысячником". Это значит, что колея на расстоянии в тысячу метров поднимается от начальной до конечной точек на семь метров. "Семь на тысячу"

Делалось всё просто: я спускался по откосу высотою метров в сто к полотну железной дороги и ожидал эшелон. Что он приближается — так об этом он давал знать сигналом, когда въезжал на мост. Правила такие на железной дороге всегда существовали: давать звуковой сигнал при въезде на мосты. Для чего локомотив ревел — этого не знаю и до сего дня.

От моста до места, где я обычно поджидал транспорт, было не более километра, и после гудка паровоза, возвещавшего, что он входит на мост, у меня начинало учащённо биться сердце. Что в это время мои юные почки впрыскивали адреналин в кровь — этого тогда я не знал. Чего было волноваться? Ход у эшелона тихий, выбрать вагон с подходящей тормозной площадкой, выровнять свой ход с ходом эшелона, вцепиться "мёртвой хваткой" в нижнюю ступеньку и вскарабкаться по ней на площадку — было простым делом! Так чего я волновался!? Причина волнения была одна: "будет ли вообще хотя бы одна тормозная площадка!?" Главным всегда было — это вцепиться в первую, нижнюю ступеньку, лечь на неё животом, подобрать ноги — и всё, ты едешь! Только сегодня понял причину своих тогдашних волнений:

"а вдруг во всём эшелоне не окажется ни одной тормозной площадки!?"

После пяти, или шести посадок, техника отработалась до совершенства. Могу сказать, что я тогда даже немного и обнаглел: меня перестал удовлетворять тихий ход эшелона, мне стало нравиться садиться на большей скорости. Это восторг, это коррида! В неполные десять лет я превратился в "наркомана": сам того не осознавая, мне хотелось получать адреналин в собственную кровь.

А прыжки с тормозной площадки!? Скажите, многие ли знают, как нужно правильно сойти с движущегося транспорта? Мало знать КАК, нужна и практика, нужно уметь такое.

В "трудах "вождя всего советского народа" не всё было забубённым, я согласен с его "мудростью": "ТЕОРИЯ БЕЗ ПРАКТИКИ — МЕРТВА!" Правда, не уверен, что сию мудрость породил "вождь", мог и "позаимствовать". Кто сегодня установит истину? Рождать такие истины было не его профилем. Пожалуй, он это украл у кого-то из "ближнего окружения", а обворованного — убил. Но всё едино ему спасибо "за наше счастливое детство".